Ленинград-43 - Влад Савин

В прицел не влезает вся серая масса,

О боже! Да сколько вас, сволочи, тут!

Но сто двадцать два миллиметра фугаса

Возводят железный, чадящий редут.

На дороге возник хаос, однако немцы были опытными, на «тиграх» тяжелых батальонов других быть и не могло. Замешательство длилось недолго, и фрицев всё еще оставалось слишком много. Голова колонны, еще больше двадцати «королевских», развернулись в боевой порядок, «елочкой», уходя с дороги из-под расстрела, за ними поворачивали «пантеры» и полугусеничники с пехотой. А хвост колонны стал сворачиваться к лесу, назад — что за черт?

В открытом эфире орут: «Вот психи,

Не медля отдайте нам эту гряду!»

Но здесь мы застынем железной стеною,

Стеною на самом последнем краю!

В эфире у немцев была каша — вот не верьте байкам, что наши и немецкие танкисты могли переругиваться по радио, длина волны у танковых раций была в разных диапазонах. Зато на той волне могла работать наша командная станция в «студере» — и она должна была сейчас, как только началось, забивать шумом немецкий эфир, лишая немцев управления. Похоже, это и произошло — и если на уровне взвода и роты для бывалых фронтовиков возможна была координация без команды, действуй по обстановке — то в масштабах всего поля боя, каждому подразделению эта обстановка представлялась по-разному. На выезде из леса немцы скучились в пробке, с поля стремились удрать, а сзади напирали — цель лучше и не придумать!

— «Клумба», по ориентиру два, по два снаряда, огонь!

«Тюльпаны» положили мины удачно, прямо в столпотворение немецких машин (не танков, там были полугусеничники, тягачи и грузовики под брезентом) встали огромные разрывы, и что-то сильно загорелось. Теперь тех, кто не успел вылезти из леса, ближайшие несколько минут можно было в расчет не брать.

Лишь дерзким сопутствует тетка Удача!

Я знаю, капризная баба она,

Но тем, на заклание кто предназначен,

Сейчас во весь рот улыбнулась Судьба!

Немцы довольно быстро развернулись, и теперь с поля на нас наползали «королевские тигры», с «пантерами» позади. К нашей удаче, они не сразу сообразили, что мы на вершине холма — если кто и заметил вспышки, то не смог передать соседям. Зато частые выстрелы батареи «барбосов» и противотанковых пушек от подножия высоты привлекли их внимание — и первые ответные снаряды большинство немецких танков выпустили туда. И мы могли помочь лишь тем, что старались выбить больше немецких танков — по два, даже по три выстрела наши самоходы сделали беспрепятственно, пока немцы наконец не разобрались в обстановке. А «королевских тигров» остался еще десяток, не меньше!

Я знаю, что это всего лишь отсрочка,

Я помню, что вечно никто не живет!

Мы здесь в обороне. Опорная точка,

И значит, что враг через нас не пройдет!

Кого-то из наших достали — в эфире крики, мат, и справа виден столб жирного черного дыма, соляра горит, ни с чем не спутать. Но и немцам влепили отлично, там из-за дыма горящих танков уже дорогу не различить, лишь «короли» вперед лезут, и на броне у них мелькают вспышки от попаданий 76-миллиметровых с «барбосов», ну какого хрена, разве что от нас внимание отвлекают!

Пусть воет моторами адский зверинец,

Но нет, господа, не закончился бой,

Покуда в живых остается последний,

Хотя бы один, но живой «Тигробой».

Когда у меня после этот Хемингуэй допытывался, было ли мне страшно, я честно ответил — нет. Страх бывает в первом бою — до одури, когда хочется или бежать, бросив всё, или впасть в паралич. А когда ты прошел несколько боев, страх никуда не девается, но загоняется куда-то вглубь, ты просто не думаешь о нем — вообще не думаешь ни о чем, кроме того, чтобы сдох вон тот, кто в твоем прицеле; когда стреляешь, попадаешь, и видишь, как враг горит, — это очень повышает твой боевой дух.

— Рябко, заряжай «катушкой»!

Встал, суко, даже после попадания в лобовую броню — значит, берет их подкалиберный восемьдесят пять? Черт, всего пять катушек в боекомплекте, остальные бронебои и осколочно-фугасные! Плевать — до того как сам сгорю, пять их экипажей сдохнут! Видели мы уже, что делает подкалиберный с немецкой броней — от удара осколки внутрь летят, как картечь, кромсая и людей, и приборы. Чем мы хуже американцев? Штат немецкого танкового батальона — сорок четыре машины, значит, больше трех десятков «королей» мы уже выбили!

Мы психи, безумцы, да кто б сомневался,

Мы все помешались на этой войне,

Осталось всего пять минут продержаться,

И слезы бегут по небритой щеке.

Голос Азарова в наушниках:

— Дайте по ориентиру два, смещение два по дороге на юг, жирная цель. Пару залпов! «Клумба», слышишь? Давай!

«Тюльпанам» легче, они скрыты за обратным скатом высоты. Четыре мины по полтора центнера ушли куда-то за лес. После я узнал, что «жирной целью» было несколько машин и автобусов, по виду штабных — и какие-то фрицы важного вида, которые пытались навести порядок. И мины рванули ромбом, внутрь которого попал весь этот балаган. Командир дивизии «Викинг» генерал-лейтенант СС Гилле был тяжело ранен, также были убиты и ранены еще несколько важных чинов из штаба. Мы не знали этого, но видели, что немецкий авангард, далеко оторвавшаяся голова колонны, ведет бой с нами сам по себе, а поле за ним до самого леса почти очистилось. Но и тех, что нас атаковали, нам бы хватило — полный батальон «королей», головной батальон «пантер» и не меньше двух батальонов мотопехоты на бронетранспортерах. Если бы не наш внезапный огневой удар, прямой наводкой выбивший почти половину тяжелых танков! И потеря немцами управления — позже выяснилось, что немецкая артиллерия бездействовала в самые опасные для нас минуты боя, потому что не могла получить целеуказание из-за радиопомех.

Немцы труса не праздновали — а впрочем, что им еще оставалось, кроме как победить или умереть: отступать под нашими калибрами через простреливаемое поле было еще страшнее. И «короли» надвигались на наши позиции, задрав стволы, уже не обращая внимания на уцелевших «барбосов» — правильно оценив, что мы гораздо опаснее. А за ними лезла немецкая пехота, обгоняя «пантеры», которые не спешили показываться из-за дыма горящих танков, постреливали издали. Я подбил еще одного «короля», потратив целых две катушки — потому что, остановившись после первого попадания, немец продолжал ворочать башней и стрелять. И еще одного остановили противотанкисты, влепив пятьдесят семь в подставленный борт. Последнего подожгли всего в четырехстах метрах, когда нас осталось всего восемь самоходов и мой танк, и пять «барбосов», и два 57-миллиметровых. Но вот же знак «Святого воинства» — даже из четырех сгоревших машин сумели спастись по одному, двое, трое из экипажей! Еще четыре были разбиты, но не горели, и в экипажах также оставались живые, наконец две самоходки, как заверил Иван Тимофеич, подлежали ремонту.