Волчья хватка - Сергей Алексеев

Заслоняясь рукой, Ражный приблизился к нему и похлопал по плечу.

— Герой! Где волк?

Тот варил самозабвенно, ничего не чувствовал и не слышал. Пришлось толкнуть сильнее.

— Верни Молчуна, Витюля!

Сварщик упал на колени, но не выпустил держака, и даже дуга не прервалась, выдавая его высокий профессионализм. Тогда Ражный рванул его за робу, сдёрнул маску с лица.

— Где волк?

На чёрной, закопчённой физиономии возникла смесь ярости и недоумения.

— Да пошёл ты!..

Он был очень похож на Героя…

— Погоди, а где же Витюля?

— Какой Витюля?

— Герой!

— Отвали со своим Героем! Не мешай работать!

И вновь зажёг сварочную дугу.

Ражный отошёл в сторону, проморгался от схваченных «зайцев» и заметил ещё одно зарево. Прыгая по трубам, он добрался до сварщика и без всяких сорвал с него маску. На красной и хорошо подкопчённой роже возникло недоумение.

— Верни Молчуна! Башку оторву! И этот был невыносимо похож на Героя, но разинул чёрный рот и заорал:

— Тебе чего, мужик?! Не видишь, на рекорд иду?! Ходят тут, бездельники!..

— Витя, ты меня узнаешь? — попытался он заглянуть в глаза.

— Кого узнавать-то?!

— Меня!.. Мы же с тобой… сегодня днём встречались!

— Ну, блин! Какие-то полудурки тут ещё ходят! — возмутился тот. — Я варю. Видишь, варю!!

Тогда он отскочил в темноту и огляделся. По всей нитке газопровода сверкали огненные сполохи, напоминая тяжёлый оборонительный бой против незримого противника. К следующему сварщику, соединяющему трубы в плети на бруствере траншеи, Ражный зашёл спереди, вырвал огненное жало и сдёрнул маску.

— Витюля?!

— Ну? — испуганно затрепетал он.

— Где Молчун?!

— Какой молчун?..

Ражный врезал ему слегка, но между глаз. Сварщик рухнул в траншею, заполз под трубы. — Не знаю!.. Не убивайте! Ничего не знаю!..

— Ты же Витюля?

— Ну я Витюля…

— Верни волка! Куда ты спрятал его? Опять в свою каморку?

— Я электроды брал, волка не брал, — уже откровенно заревел сварщик.

Герой даже в самые трудные времена не был таким плаксивым и жалким. Ражный понял, что в очередной раз ошибся, однако почувствовал, как начинает обрастать шерстью.

— Прости, брат, — сказал он в траншею и пошёл вдоль неё.

У остальных он ничего не спрашивал и тем более никого не бил — просто срывал маски и смотрел в лицо. Создавалось ощущение, что Герой размножился и вершит трудовой подвиг.

— Витюля?! Герой?! — напоследок безнадёжно крикнул он, и голос, усиленный трубой, разнёсся на многие версты, однако никто не услышал — не погасла ни одна электрическая дуга. Или не хотел слышать…

Назад Ражный шёл по дороге и все ещё не оставлял надежды найти Молчуна, озирался по сторонам, бросался на каждое движение в траве и кустах, но видел то вспугнутого зайца, то бродячую собаку или жирного, неспособного летать ворона…

Он сразу же направился к холмам, на которых обитали Ослаб и Пересвет. Душа была настолько переполнена острыми, сильными чувствами, что он без всякой подготовки в любое мгновение мог воспарить нетопырём, и приходилось время от времени приземляться, дабы не потерять опоры под ногами. Бывший дом Гайдамака он обогнул стороной, по полю, однако едва приблизился к подножию холма, заметил, как мелькнула в молодом дубовом подросте серая молния, закричал:

— Молчун! Молчун!..

Он достиг леса, и в этот миг из-за крайнего дерева вышла суженая, несмотря на то, что окончательно рассвело, держала в руках зажжённую свечу.

— Здравствуй, — подняла огонь над головой, будто освещая Ражного. — Что же ты вчера постучал и ушёл? А я ждала…

Он вздрогнул при её появлении, и дрожь эта помимо воли оторвала от земли.

Оксана сделала два шажка к нему, посмотрела в лицо.

— Ты все такой же, красивый… А я? Неприглядная стала? Испугался?

Она расцвела и стала прекрасной. И одновременно, недостижимой.

— Почему ты ходишь днём со свечой? — спросил он то, что пришло в голову.

— Все время зябну и греюсь от свечи, — вдруг погрозила пальцем. — Не хитри! Не об этом ведь спросить хотел… Ладно, молчи, не спрашивай, а меня послушай. Не ходи к Ослабу! Он с тобой говорить не станет — сразу слово своё скажет и в руки опричников отдаст. Ждут тебя уже в Судной Роще! И казнь определена!.. Поворачивай назад и ступай бродяжить по миру.

— Благодарю за совет, — вымолвил Ражный, ощущая, как льётся из глаз её неизбывная печаль. — Но я вглянуть на него хочу. Хочу услышать его слово.

— Казнить тебя станут! За что, ты сам знаешь. И не надейся, не услышит тебя Ослаб на судилище! Не примет оправданий. Забьют в вериги, отправят в Сирое Урочище до скончания дней! Цепи на тебя заготовлены, в кузнице лежат… Помнишь, где ты подкову мне выковал? — она достала подкову. — Не принесла она счастья… Послушай же на этот раз, не ходи в Судную Рощу.

— Как не пойти, если сам Ослаб позвал? Может, и не доведётся более посмотреть на него…

— Вижу, идёшь-то не любопытства ради…

— Не из любопытства.

Она погрела руки над свечой, вздохнула вдруг по-девичьи легко.

— Коли так — иди. Заковывать в вериги ко мне приведут. А я заклёпки поставлю тонкие, из плохого железа. Порвёшь их и уйдёшь, когда вздумаешь…

— Вот за это спасибо, — Ражный потянулся к её руке, но Оксана дёрнулась и чуть не погасила свечу.

— Не прикасайся ко мне!.. Иначе я выпью твою силу. А она тебе ещё понадобится…

Само существование Ослаба, сама фигура этого старца была, пожалуй, самой таинственной, сакральной частью Сергиева Воинства. Некоторые вольные араксы, ведущие более мирской, бытовой образ жизни, никогда с ним не встречались и закономерно считали его некой притчей, мифом, символом, которого нет на самом деле, что он — сосредоточение мудрости, своеобразный духовный канон, по которому полагается жить защитнику Отечества и с помощью коего воспитывать новое поколение. Он носил не имя, данное от рождения, а титул, как и Пересвет, и потому казался слишком отстранённым и далёким, но все отлично знали и толковали этот титул — Ослаб (с ударением на последний слог), и означал он ослабленного человека. Разумеется, физически ослабленного, для усиления другой ипостаси — духовной.

Считали, что Ослаб, как традиционный соуправитель Засадного Полка, появился при Сергии Радонежском, который лично и через учеников своих, собирая иноков в воинские монастыри — не простых крестей, черносошенных смердов, не богатырского телосложения людей, а иных — дерзких, ярых, своевольных, среди которых были всякие, большей частью, лихие разбойники, по природе своей обладающие воинским духом и удалью. Ему не нужны были смиренные молельники, боязливые и робкие перед жизнью и Богом, напротив, и потому, дабы испытать их возможности, а потом привести к чувству, требовался духовный полководец, способный пробудить в них не силу, коей было в избытке, но Ярое сердце. Так вот, преподобный испытывал найденных и приведённых в монастыри послушников с помощью слабосильного, но досужего умом старца Ослаба (более известного, как Ослябя), который ведал способ достижения высшей духовной власти в умерщвлении плоти.