Взрослая жизнь для начинающих - Виктория Рутледж

— С моей кем? — пролепетал Джим. — Вы, наверное, подумали о ком-то другом.

— Мы тут все что, всю ночь будем вести один и тот же нудный разговор? — спросил Ангус, все так же не давая Айоне пошевелить головой. — Могу ли я вам напомнить, вам, придуркам-эгоистам, который сейчас час?

— Давайте поторопимся, — сказала Мэри. — Мне надо поскорее выйти и закрыть дверь, пока еще ваше внимание и забота не заставили меня прослезиться.

На двуспальной кровати Ангуса и Айоны на двоих имелось четыре подушки.

Одна из них была «особой» подушкой Ангуса — совершенно плоская штука в «особой» наволочке из красной фланели, которую он либо зажимал между коленей, либо скручивал в комок и клал под мышку; судя по всему, без этого он просто не мог заснуть. В самом начале их совместной жизни, после того как она уже пару месяцев, просыпаясь, видела, как Ангус довольно храпит, обмотав горло потрепанной старой подушкой, как будто это была шина для фиксации шеи, Айона осторожно поинтересовалась у Мэри, насколько это нормально, и Мэри сообщила ей, что у всех мужчин есть «особая» подушка и что ей нужно радоваться, что он не держит в кровати, «чтобы приманить удачу», облезлого игрушечного мангуста. Например, на «особую» подушку Криса всегда надета наволочка с рисунком на тему «Звездных войн», — она была у него еще с начальной школы, и он настаивал на том, чтобы ее стирали без кондиционера для белья, потому что от этой химии у него появлялась какая-то непонятная сыпь.

Айона просто не поверила, что Мэри могла упустить эту великолепную возможность ответить Крису его же оружием и вогнать мужа в гроб с помощью кондиционера.

Еще две подушки — красивые, дорогие, набитые пером — подарила Айоне ее мать (в качестве утешительного приза), узнав, что та собирается поселиться в Лондоне, а четвертую, весьма жалкого вида, раздобыл где-то Ангус, — где, уже не помнил, — с каждым годом она худела примерно на одну десятую часть, и сейчас, как сказала бы мать Айоны, «не было ни проку, ни виду». (Конечно, слова эти следовало произносить скороговоркой и с северным акцентом.) У них так и не дошли руки заменить эту подушку; Айона считала, что уже внесла свой подушечный вклад, а Ангус отказывался выбрасывать «совершенно нормальную подушку».

Поэтому каждую ночь у них повторялась одна и та же печальная ситуация: каждый старался схватить обе приличные подушки и сунуть другому плоскую, — тому, кому не повезло, была практически гарантирована головная боль наутро.

Как только Айона залезла под одеяло и почувствовала, что под головой у нее эта бестолковая четвертая подушка, — две хорошие были под головой у Ангуса, «особая» подушка пристроилась в теплом местечке у него между бедер, — так сразу же с мрачной уверенностью поняла, что поспать ей этой ночью вообще не удастся.

Она лежала на спине и слушала шум машин, все еще проезжающих по улице. Она могла бы закрыть окно, чтобы этого не слышать, или могла оставить его открытым, чтобы маленькая спальня проветривалась. Не знаешь, что и выбрать, поскольку в любом случае что-то будет раздражать, да и, самое главное, сможешь ли заставить себя вылезти из постели.

Айона отметила, с некоторой злобой, что основным фактором, способствовавшим появлению в спальне крепкого запаха, был Ангус, который рухнул спать, не потрудившись принять ванну, и в результате этого душистое напоминание о «Виноградной грозди» сопровождало его и в кровати. Он уже находился в подготовительной фазе перед началом храпа, — глубокое дыхание свидетельствовало о том, что он совершенно неподвижен, и вес его тела фактически удвоился, то есть вытащить из-под него любую из приличных подушек было невозможно. Кроме того, по его дыханию было понятно, что до «фазы громкого храпа» оставалось минут шесть, а потом этот равномерный шум будет наполнять спальню всю ночь и закончится за сорок пять минут до того, как запищит будильник, — оставшееся ей таким образом время для сна казалось, честно говоря, просто насмешкой.

Чаще всего она прощала Ангусу такие вещи, потому что он так много работал, а она могла одна поспать на диване, но сегодня ночью его поведение показалось ей невероятно неприятным и эгоистичным. Айона повернулась на бок и фыркнула как можно громче, надеясь его этим разбудить.

Не вышло.

Голова ее находилась практически на матрасе, такой плоской была эта подушка, и Айона чувствовала, что от затылка уже начинает подползать головная боль. Может быть, не стоило пить ту последнюю чашку кофе, когда они прибирались перед закрытием.

«Господи, — раздраженно думала Айона, — раньше кофе никогда не мешал мне уснуть. Я, наверное, старею».

Неужели уже пора потратиться на специальный ночной крем?

Ангус лежал рядом и уже начинал издавать зловещие скрежещущие звуки. Минуты через четыре он захрапит в полную силу.

Как же, скажите на милость, вести полноценную, активную сексуальную жизнь, если с точностью до минуты можешь угадать, когда твой партнер захрапит?

Айона попробовала взбить подушку, но с таким же успехом можно было бы пытаться взбить лаваш. Отдельные части ее тела отчаянно хотели поспать, а другие были как будто на взводе. Внутренний голос беспристрастно отметил, что проворочаться всю ночь было бы особенно нежелательно — завтра она работает в пабе целый день, и вечером предстоит первый раунд викторины, а еще через пару дней ей нужно будет сдавать экзамен по вождению… И чем настойчивее сознание приказывало уснуть, тем меньше оставалось шансов, что это удастся.

Она повернула голову к светящимся стрелкам будильника на полочке у кровати. Полвторого. Да, много же у нее осталось времени на сон. Стараясь не слишком злиться на Ангуса, Айона накрыла голову подушкой и решила последовать единственному полезному совету из всех, что давала ей Тамара: чтобы уснуть, надо поочередно напрягать каждую группу мышц. То есть довести собственное тело до такой скучищи, чтобы оно уснуло.

Через час Айоне удалось довести тело до того, что мышцы готовы просто завопить, а мозг разогнался до состояния пугающей гиперактивности, и у нее не осталось ни малейшей надежды уснуть. Поэтому в три тридцать, совершив набег на холодильник, она сидела в гостиной, ела шоколадные батончики и смотрела ночные телепередачи, на самой маленькой громкости. По всей квартире, как в оперном зале, раздавался непрерывный, похожий на шум бензопилы, завывающий храп Ангуса, и Айона с недоумением размышляла, зачем она так старалась сделать телевизор потише.

Время было потрачено не напрасно: с двух тридцати она посмотрела две образовательные программы о жизни в Дорсете в девятнадцатом веке (почему продолжительность школьных передач до сих пор составляет семнадцать минут?) и выдержала три минуты американского пляжного волейбола, — больше она за едой вынести не могла. Хотя все это было весьма интересно, ее так и подмывало позвонить на ток-шоу телекомпании «Карлтон» и спросить, почему никто не додумался воспользоваться тем, что в это время зритель лишен всякого выбора, и начать показывать повторы программы «Мистер и Миссис», классического шедевра Джерри Спрингера на тему «как прикончить мужа». «Джерри, я заткнула ему нос своими берушами, и он больше не храпел!»