Взрослая жизнь для начинающих - Виктория Рутледж

— Спасибо, — ответила Айона, повернувшись набок и протягивая бокал. Господи, как приятно говорить о чем-то, что не имеет отношения ни к пабу, ни к соблюдению дистанции. — Но ведь воспоминания фанов отличаются от воспоминаний самих звезд, да? Фаны не помнят, как сложно было звездам делать то, чего от них ожидали, как полиция находила у музыкантов наркотики, а жены вопили на них по телефону за то, что в «Новом музыкальном экспрессе» их муж изображен на фото в обнимку с Памелой дес Баррес[69].

— Да, это непросто.

Но Айона слишком увлеклась, чтобы заметить, какое выражение появилось в тот момент на лице у Мэри. Ведь Ангус никогда не разрешал ей дома говорить о «Лед Зеппелин». Он говорил, что она его очень этим пугает.

— Мне кажется, что они и не представляли, что происходит, и знали только, что они существуют, чтобы создавать эту замечательную музыку и чтобы сделать мир таким, как сочтут нужным. Мне кажется, это было… ну, страшновато, наверное. — Она стала искать в собственном подсознании ответ на вопрос о том, что заставляет ее так отчаянно цепляться за нечто неуловимое, недосягаемое. От вина мысли стали скользкими и непослушными. — Тебе так не кажется?

Мэри прекратила раскачиваться.

— Твои увлечения действительно больше напоминают навязчивые идеи, Айона. Мне кажется, что далеко не все слушают «Лестницу на небеса» с желанием лечь и умереть от того, что им никогда уже не услышать двухчасовое соло на ударных в концертном зале.

— Но ведь в самой этой музыке есть нечто, что заставляет такое почувствовать. Разве ты этого не слышишь?

Мэри покачала головой.

— Айона, милая, ты уже рассуждаешь, как настоящая сумасшедшая. Как мне кажется, у тебя просто затянулся подростковый возраст.

Айона наморщила лоб; она лежала, подперев ладонями подбородок.

— Но я знаю, что теперь они все старые, а их ударник Джон Бонэм умер, и даже если бы они снова стали играть ту же самую музыку, все равно все было бы совсем по-другому, — все равно, как если бы на их месте был мой отец… Я чувствую такое отчаяние.

— Да, но… — Мэри отпила вина из бокала; ей уже случалось говорить с Айоной на эту тему. — Помнишь, как ты доставала свою маму, упрекая ее в том, что она не пошла на концерт «Битлз», хотя в тысяча девятьсот шестьдесят втором году ей было двадцать четыре? И она вполне разумно ответила, поскольку ты очень настаивала, что они не настолько ей нравились, чтобы поехать так далеко, из Карлайла в Ливерпуль, ради того, чтобы стоять и потеть в толпе ливерпульских гопников. Это не я так говорю, это ее слова.

— Я просто хочу там оказаться, — печально ответила Айона. — И не могу. И я читала столько книг и слушала столько песен, что мне кажется, что во мне живет момент времени, когда молодые «Лед Зеппелин» только еще начинали.

Мэри щедрой рукой долила им вина. Сейчас она ощущала странное спокойствие. Было непривычно оказаться в роли человека, рассуждающего разумно. И слушая, как Айона несет чепуху, сходя с ума от неразделенной любви, как подросток, Мэри ощущала утешительный побочный эффект: ее собственные проблемы по крайней мере кажутся взрослыми.

— Айона, скажи, когда ты начнешь свою обычную пьяную лекцию на тему «Мы все в конце концов умрем», потому что я бы это, честно говоря, послушала с большим удовольствием.

Айона перекатилась на живот, и комната перевернулась у нее в глазах. Может быть, она действительно застряла в подростковом возрасте, — состояние это было похоже на болезнь. Она прекрасно понимала, отчего рыдали девчонки в пятнадцатом ряду на концертах «Битлз» — они наконец добрались туда, дышали одним воздухом с объектами их фантазии, но на самом деле делать им там было нечего.

— Иногда, — раздался как будто издалека голос Мэри, — нужно согласиться, что в прошлом все было идеально, но сейчас наступили совсем другие времена. И уже не создать ничего столь же совершенного, даже если собрать весь старый состав, потому что сейчас они все стали другими людьми, и за плечами у них новый опыт, и дело не в том, что им не исполнить уже ту или иную песню — им просто не воссоздать ту вибрацию, которую они ощущали. Знаешь, вот такое ужасное разочарование испытываешь, когда покупаешь альбом самых знаменитых хитов какой-нибудь группы, которая в шестидесятые была длинноволосой, сексуальной и безумной, и оказывается, что эта запись сделана уже после распада группы, когда они собрались поиграть в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом в «Брайтон Плежер Гарденз».

Айона осторожно приподнялась на локтях. Внутри все обрывается, когда слышишь первый аккорд, и все хлопают, а группе приходится играть на октаву ниже, потому что певец уже не тот, что прежде.

— Я терпеть не могу, когда песни, которые для меня так много значили, исполняют плохо, — заявила Мэри, сердито нахмурив темные брови. — Я не могу смотреть, как эти люди выходят на сцену, — постаревшие, потолстевшие, в морщинах, — и поют слова, от которых у меня раньше внутри все переворачивалось, как будто для них это просто страницы истории.

— Но ведь так оно и есть, как я представляю, — сказала Айона. Раньше она и не задумывалась, что быть рок-звездой — тоже профессия. — Они же этим зарабатывают на жизнь. Ведь от бухгалтеров никто не требует в сорок лет оставить свою работу и переквалифицироваться, да? А им что делать? Пойти учиться на инспектора дорожного движения?

— Я отлично понимаю. Но мне кажется, что меня жестоко обманули, и песня для меня значит больше, чем тот, кто поет ее, и когда я в таком настроении… — Мэри, которая, казалось, собиралась что-то еще сказать, замолчала.

— Ты чувствуешь, что с тобой разделались. Я понимаю, о чем ты, — подтвердила Айона, и они сидели молча, пока играла песня «С тех пор как тебя люблю».

Сердце Айоны так и прыгало в груди. «Лед Зеппелин» и правда единственная группа, в которой певец интересует тебя ровно до тех пор, пока не начнет играть гитарист.

— Он просто уже стал совсем другим человеком, — грустно констатировала Мэри.

— Я знаю, — разочарованным голосом простонала Айона. Не то чтобы она отвергла певца, если бы до этого дошло дело. — Все стало не так с тех самых пор, как он отрастил челку и начал носить вместо облегающих джинсов кожаные брюки. — Мэри с удивлением вскинула голову. — Ты о Роберте Планте, да? — с надеждой спросила Айона.

— Айона, я говорю о Крисе.

Айона положила себе ладонь на голову. Тяжелый день на работе, красное вино, занятия вождением, дурные мысли. Вот поэтому она и опьянела. В таком состоянии легко впадать в транс и мечтать о «Лед Зеппелин», но совершенно невозможно помочь лучшей подруге разобраться с ее совершенно реальными проблемами.

— Когда, Господи, как же мне стыдно, когда мы перестали говорить о «Лед Зеппелин» и заговорили о Крисе? — Она с трудом подавила желание спросить у Мэри, как эти разные темы даже появиться могли в ходе одного и того же разговора. Этот вопрос уже диктовало красное вино.