Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев

его историческими фресками ещё оставался демократичным местом, то зал Дубовый, где размещался сам ресторан, превратился в элитарное заведение, куда, учитывая цены, мог теперь заглянуть не каждый писатель.

«ПОЭТАМ НИКОГДА НЕ БЫЛО ЛЕГКО »

Расколотые писательские организации не сулили самим писателям ничего хорошего. В многонациональном Дагестане это было ещё опаснее. Возникшие сепаратистские движения могли растревожить и Союз писателей. В нём были национальные секции, но национального разделения не было. Гамзатов вспоминал мудреца Абуталиба, который говорил о временах Гражданской войны: «За одним котелком толокна говорили на двадцати языках. Один мешок муки делили на двадцать народностей».

Если весь союз во главе со своим руководителем не в силах был обеспечить писателям достойную жизнь, что могли бы сделать отдельные группы? Расулу Гамзатову с его авторитетом пока ещё удавалось получать для писателей поддержку от правительства, но она становилась всё скуднее. Сокращались издательские планы и тиражи, гонорары стали выплачивать книгами, которые автор продавал, если удавалось, падал спрос на литературные журналы. Начинающие писатели поневоле начинали задумываться: не заняться ли чем-нибудь другим? Оставались самые стойкие и талантливые, но и им приходилось думать о хлебе насущном.

Так было не только в Дагестане. Кое-где ситуация была ещё плачевнее. Если прежде власть писателей чтила, то теперь они оказались в сложных отношениях. Независимость писателей власти раздражала. Хотя кто, как не писатель, способен заглянуть в беспокойную душу народа, понять, что его тревожит, чему он радуется, о чём мечтает?

Писатели лишились миссии духовного учительства, ореола властителей дум, им попросту не находилось места в новом формате общества. Расул Гамзатов считал это серьёзной государственной ошибкой.

Времена, когда писатели могли существовать за счёт своих литературных трудов, канули в Лету. О писателях теперь вспоминали перед выборами, тогда они были востребованы, да и то лишь известные.

Писатели оказались на обочине общественных процессов. Возможно, это и есть настоящее место литературы, её башня из слоновой кости. Оттуда удобно наблюдать за происходящими процессами, пытаться предупреждать о надвигающейся опасности и указывать пути спасения. Многие продолжали это делать, не считаясь с тем, что их не слышат, а сами они превращаются в касту отверженных, которым сносно платят только тогда, когда они развлекают или повергают в ужас, а не тогда, когда они взывают к совести и пытаются пробудить душу. При отсутствии трибуны и мизерных тиражах голос писателя оставался гласом вопиющего в пустыне. В результате не только большинство людей оказывались оторванными от хорошей литературы, сами писатели — и те уже не понимали, в каком мире они живут. Лишь вечная надежда написать книгу, которая изменит мир к лучшему, сделает его чище и светлее, помогала творить.

Прежде мыслителей, философов высылали из страны целыми пароходами, теперь их просто не замечали. Мир изменился, литература уже не играла той роли, что прежде. И дело было не только в глухоте власти, куда страшнее оказывалось читательское равнодушие, пересилить которое теперь мог лишь гений, способный «глаголом жечь сердца людей».

Коммерциализация литературы катастрофически снизила её уровень, процветали, как правило, те, кто пичкал массы литературным фаст-фудом. Порой это напоминало рассказ Чехова «История одного торгового предприятия», в котором прекраснодушный господин попытался пролить свет просвещения во мрак уездного городка, погрязшего в невежестве и пороках. Он открыл там книжный магазин, выставив в нём произведения прогрессивных писателей. Но за неимением спроса магазин его очень скоро превратился в лавку с товарами, на которые был спрос, вроде гвоздей, свечей и спичек.

«На именинах и на свадьбах прежние приятели, которых Андрей Андреевич теперь в насмешку величает “американцами”, иногда заводят с ним речь о прогрессе, о литературе и других высших материях.

— Вы читали, Андрей Андреевич, последнюю книжку “Вестника Европы”? — спрашивают его.

— Нет, не читал-с... — отвечает он, щурясь и играя толстой цепочкой. — Это нас не касается. Мы более положительным делом занимаемся».

Книги на языках народов Дагестана всё ещё выходили, выпускались хрестоматии и антологии. Но ситуация становилась всё более печальной. Национальные авторы сталкивались с проблемами и вовсе неожиданными. Случилось то, во что Расулу Гамзатову не хотелось верить. Его alma mater, его любимый Литературный институт перестал принимать авторов, не пишущих на русском языке. Выходило, что народись где-то новый Расул Гамзатов или Давид Кугультинов, и не видать им Литературного института, не найти друзей-переводчиков, не войти в большой мир российской литературы. Как не узнали бы русские читатели или путь к ним стал бы дольше и сложнее для талантливых дагестанских писателей Ахмедхана Абу-Бакара, Фазу Алиевой, Юсупа Хаппалаева и многих других.

О том, в каком положении оказались дагестанские писатели, Расул Гамзатов говорил Космине Исрапиловой:

«Поэтам никогда не было легко. Но сейчас особенно тяжело. Раньше была цензура, мы её ругали. А теперь нет цензуры. И всё равно книги до читателя не доходят, потому что их не выпускают. Раньше арестовывали две-три книги, теперь вся литература под арестом. Раньше было гонение на инакомыслящих писателей, теперь и согласномыслящие, и инакомыслящие ведут полунищенский образ жизни. В общем, те же лица, те же улыбки. Те же актёры, но поменяли грим и играют другие роли. Борьба с бюрократизмом породила новую бюрократию, борьба с тоталитаризмом породила новый тоталитаризм. Только форма изменилась. Наряду с обычной порнографией процветают и политическая, прокурорская '‘лирика”, и судебная музыка. Поэт Николай Глазков сказал о нашем необычном веке, что он “чем интереснее для историков, тем печальнее для современников”. Перефразируя его, я хочу сказать о конце нашего века: чем интереснее для иностранцев, тем печальнее для соотечественников, или чем интереснее для политиков, тем печальнее для лириков. Лирика и музыка оказались в последних рядах. Писатели всегда были одинокими, но так одиноки не были никогда».

СЛАВА С ПРИВКУСОМ ГОРЕЧИ

В 1993 году, в свой семидесятилетний юбилей, Расул Гамзатов был награждён орденом Дружбы народов. В формулировке говорилось: «За большой вклад в развитие многонациональной отечественной литературы и плодотворную общественную деятельность».

В интервью с Далгатом Ахмедхановым Расул Гамзатов с иронией говорил о своих регалиях, которые не переставали на него сыпаться:

«Ну, как можно, в самом деле, указом объявить поэта народным? Ведь такое признание завоёвывается талантом, и подарить его способен только сам народ. Пушкина народным поэтом никто указом не объявлял, как и Тютчева, Бёрнса, Бараташвили... И может ли поэт быть антинародным? Ведь тогда он не поэт!

Столь же смешно звучит “народный депутат” — будто предполагаются и антинародные депутаты. Так что гербовой печатью такое звание присудить невозможно.

Что же