Широкий Дол - Филиппа Грегори

Впрочем, знахарку, способную составить подобное зелье, придется еще поискать. После исчезновения из деревни Мег, матери Ральфа, у нас не осталось ни одной такой, которая достаточно хорошо владела бы подобным искусством, находящимся на грани преступления. По иронии судьбы, найти такую женщину мне подсказала Мэри, хорошенькая дочка мисс Ходгет. Я притворилась, будто мне нужно любовное зелье, хотя Мэри и казалась девушкой, которой подобный напиток совершенно ни к чему; мое чутье меня не обмануло: она действительно знала такую старуху. Эта знахарка проживала в ветхой лачуге на общинных землях в поместье Хейверингов.

Я неплохо знала деревенскую жизнь и была готова к тому, что увижу, но жилище этой старой ведьмы превзошло все мои ожидания. Оно было куда хуже нашего стойла для свиней: земляной пол, стены, сложенные из не слишком аккуратно вырезанных кусков торфа, законопаченные мхом и сухими листьями папоротника, кровля из веток, присыпанных сверху толстым слоем мха и торфа. Едва успев войти – низко пригнувшись, чтобы не задеть за притолоку, – я поняла, что совершила ошибку, придя сюда. Я совершенно не верила, что эта карга способна помочь мне. Но больше мне пойти было некуда. Когда я объяснила, что мне нужно, старая ведьма вытащила некий каменный сосуд, заткнутый грязной тряпицей, спрятала среди своих лохмотьев несколько серебряных шиллингов, которые я бросила на пол, и подала этот сосуд мне. Я несла его домой с такой осторожностью, словно в нем был страшный яд, а потом в тиши своей спальни отпила столько зелья, сколько мне велела старуха.

Все вышло именно так, как я и боялась. Мне было плохо всю ночь, а потом меня весь день рвало, у меня разыгрался понос, но никакого зародыша из меня так и не вышло. Он был по-прежнему там, в моем чреве! И мы были абсолютно неразделимы. Я была измучена мыслями о ненужной беременности, и двумя сутками непрерывной рвоты, но все же снова села на коня и поехала в ту же грязную лачугу, чтобы выяснить, что еще может сделать со мной старая ведьма.

Разумеется, она ничем не смогла мне помочь – разве что вызвала очередной приступ рвоты. После чего предложила мне прибегнуть к иному способу и, приблизив свой мерзкий рот к моему уху, шепотом заверила меня, что это будет почти совсем не больно и длинный и узкий прямой нож, осторожно всунутый в мое нутро, уж точно освободит меня от кошмарного зародыша. Но я решила, что с меня довольно, справедливо подозревая, что ради денег старая карга так и будет продолжать свои попытки, пока зародыш впрямь не умрет – или не умру я сама. Я больше не верила в ее зелья, которые она варила в своей грязной лачуге из растолченных и смешанных сухих сорняков, которые называла «целебными травами». Но еще более я не доверяла тому ржавому ножу, который она мне продемонстрировала. В общем, я от нее ушла и лишь через четыре дня – столько мне потребовалось, чтобы хоть немного прийти в себя и снова начать мыслить ясно, – приступила к обдумыванию иных способов решения данной проблемы.

В первую очередь я, разумеется, подумала о Селии. О моей дорогой маленькой Селии, такой нежной и такой любящей. Я хорошо помнила, как она сразу приняла Джулию и сразу всем сердцем ее полюбила. Вполне возможно, она была бы рада и еще одному ребенку. Настроение у меня поднялось, и на лице даже появился некий намек на улыбку. А почему бы и нет? Ведь это еще один шанс для моего будущего ребенка оказаться в колыбели наследника поместья. Разумеется, если бы я могла избежать этой беременности, я бы это сделала. Если бы я смогла ее прервать, я бы тоже это сделала. Но ребенок удержался во мне, несмотря ни на что; он явно был намерен появиться на свет и обрести возможность унаследовать эту землю – или, по крайней мере, самый лучший ее кусок.

На этот раз я вела себя осторожнее. Мой покой уже был ощутимо нарушен, а гордость – уязвлена, когда я родила эту никому не нужную девчонку. Но больше я решила никогда не преклоняться перед собственным, отвратительно пухнущим телом, видя в его новых очертаниях надежный залог своего будущего. И все же я не могла сдержать победоносную улыбку – мне казалось, что если в прошлый раз я родила девочку, то теперь у меня гораздо больше шансов родить сына. Ведь должны же были мы с моим братцем хоть раз зачать нечто стоящее!

Но ждать было нельзя. Зачатие произошло в сентябре, а сейчас была уже середина октября. Я должна была обо всем рассказать Селии и вместе с ней отыскать причину для нашего скорейшего отъезда из Широкого Дола. Я подозвала одного из грумов, следовавшего за охотниками с запасным конем, и он, почтительно приподняв шапку, подсадил меня в седло. Я попросила его передать сквайру, что я очень устала и решила уехать домой, ни с кем не попрощавшись.

Но я не учла проницательности Джона. Нет, он не потребовал ни прощальных слов, ни объяснений, но когда я, уезжая, оглянулась, то заметила, что Джон верхом на Сиферне стоит в стороне от остальных охотников, собравшихся кружком под облетевшими деревьями и передающих друг другу серебряные фляжки. Не обращая внимания на громкие разговоры и смех, на рвущихся с поводков собак, Джон Мак-Эндрю задумчиво смотрел мне вслед, и в наклоне его головы была не слепая покорность влюбленного, а суровость профессионала, пытающегося решить некую задачу. Сознавая это, я невольно села прямее и снова подумала о том, что нам с Селией придется поторопиться. Ах, как это будет мучительно – снова куда-то ехать, пускаться в странствия! Да и организовать эту поездку будет нелегко. И все же Широкий Дол, где за мной пристально следят глаза умницы-доктора, – это не самое безопасное место для хранения какой бы то ни было тайны.

Я выждала, когда можно будет подольше остаться с Селией наедине, и после обеда попросила ее зайти ко мне в кабинет и помочь мне выбрать парчу для платья. Горничная подала нам туда черный чай, поставив поднос прямо на мой круглый стол для сбора ренты, и Селия с улыбкой подивилась тому, как странно выглядит этот хорошенький красный фарфоровый сервиз среди тяжелой, явно мужской мебели.

– Ну, я же здесь работаю, – извиняющимся тоном пояснила я. – Если бы я пустила арендаторов или крестьян к себе в гостиную, они бы попросту переломали там стулья и натащили грязи на ковер.

– Я просто не знаю, как ты успеваешь со всем этим справляться, – в ужасе прошептала Селия, глядя на груду гроссбухов на моем письменном столе. – По-моему, очень трудно понять, откуда деньги берутся и куда они уходят! И это так скучно!

– Согласна, это и впрямь довольно трудно и не слишком весело, – с легкостью солгала я, – но я делаю это с удовольствием, ведь этим я освобождаю Гарри от подобных забот. Но знаешь, Селия, я ведь на самом деле попросила тебя зайти, потому что мне нужно было серьезно поговорить с тобой наедине.

Взгляд ее карих бархатных глаз сразу стал озабоченным.

– Конечно, Беатрис, – сказала она. – А что с тобой случилось?

– Не со мной, а с тобой, – твердо заявила я. – Я, собственно, вот что хотела тебе сказать, моя дорогая: мы с тобой уже четыре месяца как вернулись, и почти два месяца ты спишь в одной комнате с Гарри. Неужели ты до сих пор не почувствовала… ничего особенного? Каких-либо признаков беременности, например?

Селия покраснела, как маков цвет, и потупилась. Затем, глядя на свои нервно переплетенные пальцы своих рук, лежавших на коленях, тихо сказала: