Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Я нажала кнопку, чтобы медленно поднять кровать. Чем ближебыло к сидячему положению, тем больнее мне становилось. Грудь болела, будтомежреберные мышцы поразила крепатура. Порезам на спине сидячее положение тожене нравилось, а ходьба им понравится еще меньше. Кожа натянулась, как слишкомсильно зашнурованный ботинок, - значит, на спине швы. Они будут сами по себеболеть при движениях. Это ощущение ни с чем не спутаешь. Интересно, сколько ихтам. Кажется, много.

Оказавшись в сидячем положении, я несколько секундподождала, прислушиваясь к жалобам тела. Обычно до конца дела мне так недостается. И я даже еще не встретилась с этой огромной-страшной-тварью лицом клицу. Она меня чуть не убила с дистанции, предполагавшейся безопасной.

Несколько минут я позволила себе об этом подумать. Итак, ячуть не погибла. Похоже, мне нужен отпуск на недельку перед возвращением вокопы. Но преступление и прилив женщину ждать не будут - что-то такое говоритпословица. Признаюсь, я подумала и о том, чтобы не расхлебывать эту кашу, пустьтеперь кто-нибудь другой проявляет героизм. Но решив так всерьез, я вдругувидела перед глазами детскую и колыбели, забрызганные кровью. Лежать здесь иждать, что кто-то расхлебает эту кашу вместо меня, я не могла. Физически немогла.

Уже стянув рубашку до локтей, я сообразила, что нельзяпросто отодрать от груди присоски кардиомонитора. Это слишком взбудоражитбольничный персонал.

Подумав, я нажала кнопку вызова сестры. Надо, чтобы меняотцепили от всех этих капельниц и машин.

Сестра появилась почти сразу же - то ли в этой больнице штатсестер больше, чем в среднем по стране, то ли я настолько серьезно ранена, чтомне уделяется особое внимание. Я надеялась, что дело в избытке сестер.

Сестра была пониже меня, очень миниатюрная, с короткиминепослушными светлыми кудряшками. Профессиональная улыбка ее тут же увяла,когда она увидела, что я сижу и стягиваю с себя больничную рубаху.

- Что вы делаете, миз Блейк?

- Одеваюсь, - ответила я.

- Ни в коем случае. Вам нельзя.

- Послушайте, мне бы хотелось, чтобы все эти трубки ипровода от меня отцепили профессионально. Но они будут отцеплены в любомслучае, потому что я выписываюсь.

- Я позову доктора Каннингэма! - Она повернулась и вышла.

- И поскорее, - сказала я пустой палате.

Вцепившись мертвой хваткой в провода, ведущие к присоскаммонитора, я дернула. Такое было чувство, будто вместе с ними я отодралаквадратный фут кожи - резкая, скребущая боль. Высокий визг машины сообщил, чтомое сердце уже не делает тик-так на другом ее конце. Чем-то он неприятнонапомнил вой пожарной тревоги, хотя был далеко не такой противный.

От присосок на коже остались большие круглые следы, хотясовсем не такие большие, как казалось по ощущениям. Сквозь общую боль сильновыделялась резь в рубцах.

Я еще раскручивала пластырь, которым рука под капельницейбыла привязана к доске, когда вошел доктор Каннингэм и выключил вопящийкардиомонитор.

- И что это вы вздумали? - спросил он.

- Одеться.

- Черта с два.

Я глянула на его рассерженную физиономию, но не взъелась нанего - сил не хватило. Слишком я устала, слишком истощилась, чтобы тратитьэнергию на что-либо еще, когда надо было встать и вылезти из этой кровати.

- Мне пора уходить, доктор. - Я все пыталась поддетьпластырь, но безуспешно. - Где мое оружие?

- И куда это вам так срочно надо, что вы решили вылезти изэтой койки? - спросил он, будто не слышал моего вопроса.

- Вернуться к работе.

- Миз Блейк, полиция может пару дней и без вас справиться.

- Со мной согласны говорить те, кто не станет говорить сполицией.

Мне удалось подцепить край пластыря.

- С ними могут поговорить ваши друзья, те, что в холле.

Доктор Каннингэм вырос в моих глазах. Он понимал, что именнос Эдуардом и его компанией соблаговолят поговорить те, кто избегает контакта сполицией.

- Это конкретное лицо не станет говорить ни с кем, кромеменя. - Я перестала воевать с пластырем. - Вы мне не поможете это снять?

Он набрал воздуху в грудь - я думала, чтобы спорить, но онсказал:

- Я выпишу вас, но если вы сначала позволите мне кое-что вампоказать.

Поглядела я, наверное, подозрительно, но кивнула.

- Сейчас вернусь, - сказал он и вышел. Что-то все сегоднякак-то одинаково поступают.

Его не было достаточно долго, чтобы Эдуард успел заглянутьпроверить, за чем задержка. Я подняла руку, привязанную пластырем, и Эдуардвытащил пружинный нож. Лезвие прорезало пластырь как бумагу - Эдуард всегдадержал инструменты в исправности.

Но еще оставалось размотать пластырь и иглу вытащить из вены- не будем забывать.

- Если хочешь быстрее, дай я это сделаю, - предложил Эдуард.

Я кивнула, и он сорвал ленту вместе с иглой.

- Ой!

- Слабачка, - улыбнулся он.

- Садист.

Вошел доктор Каннингэм с большим ручным зеркальцем в руках.Он не слишком дружелюбно покосился на Эдуарда и на мою освобожденную руку.

- Вы не согласитесь отодвинуться на шаг, мистер Форрестер?

- Вы здесь врач, - ответил Эдуард, отходя к изножью кровати.

- Очень мило с вашей стороны об этом вспомнить, - отозвалсяКаннингэм и поднес зеркало к моему лицу.

У меня был перепуганный вид, глаза такие темные, чтоказались черными. Бледность у меня от природы, но сейчас она была смертельной,будто у эластичной слоновой кости. То ли от бледности, то ли от синяков глазаказались чересчур черными.

Лицо у меня болело, и я знала почему. Шутка ли: влепитьсямордой в стенку - такое бесследно не проходит.

Синяк расползся по краю щеки, под глазом и до самого уха.Кожа радужно переливалась лилово-черным от красной середины до бордовых краев.Глубокий кровоподтек, который в первый день бывает даже не очень заметен, нопотом претерпевает все изменения цветовой гаммы. На моем лице еще предстоялопоявиться всем оттенкам зеленого, коричневого и желтого. Не будь у менявампирских меток, то была бы сломана челюсть, а то и шея.

Бывают минуты, когда я почти все готова отдать, чтобыизбавиться от этих меток, но сейчас, разглядывая синяк и даже зная, что яисцелюсь куда быстрее нормального человека, я все же была счастлива, чтоосталась в живых.

Про себя я произнесла молитву: "Благодарю Тебя, Божемилостивый, что спас меня от смерти". А вслух сказала: