Книга - Ефимия Летова

Но Тельман молчал. Его пушистые ресницы чуть подрагивали, а серые глаза смотрели на меня пытливо и требовательно. И он не уходил. А потом осторожно обхватил меня руками и прижал к себе. Я спрятала лицо у него на груди. Меня трясло. А таймер внутри тикал всё громче и громче.

— Значит… — он словно не мог подобрать слов, и это как раз понятно, на его месте я бы тоже, наверное, не знала, что сказать и как поступить. — Значит… Я для тебя — ненастоящий?

Я улыбнулась сквозь слезы его вопросу, такому наивному, и одновременно — такому болезненно-точному.

— Нет, конечно же, нет, — я обхватила его руками — самого всамделишного, насколько только это возможно. Плечи и лопатки, коротенькие волоски на шее, волосы, слипшиеся от уже засохшей крови на затылке. — Ты самый настоящий. Другого такого и быть не может. Настоящий и только мой, я… Я говорила, что сама тебя придумала, но это не совсем так. Это совсем не так. Я как будто тебя вспомнила, понимаешь? Словно это там, в той жизни, я была лишена памяти о тебе, но она прорывалась наружу моими книгами. Я пыталась жить нормальной жизнью, я даже замуж выходила, тебе, наверное, дико это слышать… — да, ему это было, дико, я чувствовала сковавшее его напряжение, но не могла остановиться. — Я пыталась жить, как все, но одновременно — я мучительно пыталась вспомнить тебя. Если бы я могла остаться…

— А ты не можешь.

Он не спрашивал, не возмущался, не возражал, не обвинял, но от этого не становилось легче.

— Я хочу этого больше всего на свете. Но мой сын… Ему только два года, Тельман, и у него больше нет никого, кроме меня. Я не могу остаться.

Тельман молчал. Не задавал вопросов, а я смотрела на золотистую жилку на его виске и абсурдно думала о том, что мой Вират, никогда не остававшийся в одиночестве, всегда находившийся под чьи-то присмотром, вероятно, сам не знал, что иногда его кровь светится плавленым золотом каменных драконов.

Что-то легонько стукнуло меня по голове, по носу, прохладное, мокрое. Ещё и ещё.

Дождь.

В мёртвом засушливом Криафаре шёл дождь!

Не отрывая рук от Тельмана я обернулась к магам, мокрым, таким же ошеломлённым. И увидела их всех.

Вестоса — без дыры в груди. Стурму — с чистой здоровой кожей и неожиданной россыпью веснушек на щеках. Высокого и крупного Рентоса с шапкой рыжеватых кудрей, смеющегося и подхватывающего на руки не сопротивляющуюся светловолосую Варрийю…

— Проклятие снято, — говорю я Тельману. — Проклятие снято, новый дух-хранитель принят Криафаром и Шамрейном. Если я не вернусь сейчас, я уже никогда не смогу вернуться… Потому что я уже почти не демиург из другого мира. Слишком много вложила в Криафар та, другая…

— Ты можешь забрать его сюда, — вдруг произносит Тельман. — Твой ребёнок будет жить с нами. Нашим. Если тебя держит он, а не его отец…

— Он не сможет сюда попасть, — Нидра отвечала мне в моей голове, а я озвучивала Тельману её слова. Только демиург и некоторые маги могут пересекать границы миров. И… Тебя мы тоже не сможем взять. Ничего не получится, Тельман

— Но… — он не хотел сдаваться, я это видела, и от этого становилось только больней. — Но они же привели с собой девушку оттуда…

— Только потому, что она такая же, как и я. "Её зовут Марианна. Демиург, ещё не создавший ни одного мира… Криафар действительно принял её вместо тебя. И как только ты вернёшься к себе, ваша с миром связь окончательно разорвётся".

— Но, может быть… — Тельман заглянул мне в глаза, и я закусила губу, чтобы не заскулить от осознания того, как мало времени нам осталось. — Может быть, потом..? Когда твой сын вырастет и сможет жить в твоём мире сам, ты..? Я подожду тебя, Крейне. Сколько нужно, сколько потребуется… Я же не смогу без тебя, Крейне! Мы все не сможем, Криафар… как же мы без тебя? Крейне, мы обязательно что-нибудь придумаем! Может быть, ты сможешь приходить, хотя бы иногда, и…

— Ничего не получится, — я должна была ему соврать, разумеется, должна была, но я попросту не могла заставить себя это сделать. Дать ему надежду, которой, собственно, не было. — Я уже не смогу вернуться. Но… — я не выдерживаю и обнимаю его, отчаянно, крепко, стремясь почувствовать, какой же он настоящий, реальный. Не морок, не видение — самый настоящий, самый волшебный. У него мягкий лоб и щёки, и немного шершавый подбородок, едва заметная морщинка на переносице, шелковистые волосы, совсем как у моего сына. Я хочу потрогать его везде, запомнить его вкус, его запах, запомнить его глазами, губами, пальцами. Не плакать, нельзя плакать при нём! — и каким-то чудом не плачу, но мне так больно, что я не знаю, как ещё держусь на ногах.

— Как его зовут? — спрашивает Тельман, и я улыбаюсь назло собственной же внутренней истерике.

— Я назвала его в твою честь.

Дождь усиливается.

— Что я могу сделать для тебя? — шепчу я и целую то, до чего дотягиваюсь: шею, мокрые скулы, не обращая внимания на стоящих неподалёку людей. — Я ещё смогу… Финальная глава дописана, но остался эпилог, мой Вират.

— Почему нам досталось так мало времени, почему так мало, — он обхватывает ладонями моё лицо, тоже мокрое, а я не знаю, как смогу продержаться ещё шаг и не завыть, сдержаться при нём. — Совсем мало… И даже из этого короткого срока мы столько потеряли.

— Крейне, настоящая Крейне, перед свадьбой дала тебе приворотное зелье, можешь себе представить, — надо говорить что угодно, лишь бы только не разрыдаться. — То есть, какой-то приворотный артефакт. По идее, его власть должна была закончиться после первой ночи, а она не закончилась. Наверное, потому что я всё-таки не она.

— Но почему тогда… — начинает Тельман, а я пожимаю плечами.

— Я сначала думала о подмене, злом умысле или ошибке. А потом я поняла, что это, наверное, оказался по-настоящему действенный артефакт. Ты не влюбился бы в меня иначе, понимаешь, мой Вират? Хочешь… хочешь, ты просто меня забудешь? Ты проживёшь свою долгую хорошую жизнь, напрочь позабыв о сумасшедшей Крейне, которая так недолго была в твоей жизни. Наверное, когда я уйду, она умрёт, она и так уже была мертва без сотой доли шага… Я не хочу, чтобы тебе было грустно и плохо. Никогда. Ты меня забудешь, ты встретишь другую…

— Не смей, — он сжимает меня крепко-крепко — и отпускает, даже чуточку отступает, чтобы видеть лучше. — Не смей, я ничего не хочу забывать. Это… это моя жизнь. Ты моя жизнь. Я буду помнить тебя. Я хочу тебя помнить.

— Я люблю тебя, Вират Тельман, — говорю я. — Помни. Но на этом твоя жизнь не кончается.

— Позволь мне решить это самому, — он смотрит непримиримо, дёргает подбородком. — Позволь мне хоть что-то решить в моей жизни самому. И… я тебя жду. Помни и ты. Я всегда буду тебя ждать. Я люблю тебя, Вирата Крейне.

Словно во сне я ощущаю чужое прикосновение к собственной ладони: Варидас берёт меня за руку.

"Помоги мне, — успеваю сказать я апельсиново-рыжему небу, новой Шиару, милостивой, может быть, больше, чем её предшественница. — Помоги мне, пожалуйста. Хоть как-нибудь. Хоть в чём-нибудь… Хотя бы храни этот мир. И — его тоже храни".