Счастье на бис - Юлия Александровна Волкодав

– Алиса, расскажи про погоду на сегодня.

– Сегодня в Прибрежном двенадцать градусов, дождь.

– Когда будет дождь, Алиса?

– Дождь начнется через два часа и не закончится до конца дня.

Потрясающе! Сашка надеялась, что они хотя бы погуляют. Она понятия не имеет, как праздновать его День рождения. Он категорически отказался от любых застолий, праздничных пирогов и подарков. Нет, против пирога он ничего не имеет, но только не праздничного. И свою позицию он обозначил таким тоном, что Сашка сразу поняла – сюрпризы устраивать не стоит. Он действительно не хочет праздновать.

– Алиса, как сделать его счастливым?

– Это слишком сложно, я не могу ответить.

– Ну и дура, – без всякой эмоции говорит Сашка.

– Обидеть бота может каждый, – обижается Алиса.

– Ты считаешь, он несчастлив?

Сашка оборачивается.

– А тебе чего не спится?

Тоня живет в ее бывшей комнате, через стенку от их с Тумановым спальни. Вряд ли ей мог помешать свет в гостиной. Да Сашка и зажгла только торшер.

– Не знаю, муторно как-то.

Тоня влезает на подоконник с другой стороны, как и Сашка подтягивая коленки к груди. Одергивает длинную ночнушку из серии «первый бал Наташи Ростовой».

– А помнишь, как мы раньше праздновали? – говорит Сашка. – Обязательно праздновали, даже если он не устраивал концерта. Без него праздновали его день рождения. Покупали бутылку самого дорогого шампанского, бутерброды какие-нибудь придумывали. И записи его включали. Ну а если был концерт, то это вообще счастье.

– Ага. Особенно для него счастье, я помню. С утра злой как собака. Потому что нужно было все организовать, отрепетировать, а он уже месяц не досыпал. Да и в сам день Икс надо прогнать всю программу от и до на сцене. И потом еще раз прогнать ее вечером, уже перед зрителями. То есть часов двенадцать на ногах. И с дикой нервотрепкой. Голодным и трезвым. Каждый раз зарекался сольники в день рождения устраивать и потом каждый раз устраивал. Потому что все равно хотел внимания к своей персоне, а без концерта внимания ему было недостаточно.

– Зато он хоть чего-то хотел, – вздыхает Сашка. – А теперь – только чтобы его не трогали.

– Ты не права. Он за тебя цепляется, как дите за мамку. Он хочет, чтобы ты была рядом.

– Ага. С лекарствами, вкусной едой и инсулином по расписанию. Ему без меня тупо страшно, Тонь.

– Ну и пусть. Вот такое оно сейчас, его счастье: чтобы кормили, лечили и любили. Откровенно говоря, все это ему было нужно еще десять лет назад. А не девки голожопые. Что ты ржешь? И я рада, что он наконец успокоился. В коллективе все были уверены, что он на какой-нибудь дуре помрет. Потом найдут в гостиничном номере – без штанов и с пачкой виагры рядом. Представь газетные заголовки. Разом перечеркнул бы все спетое и полученное.

– И что? Зато ушел бы счастливым. И хрен с ней, памятью народной. Где сейчас этот народ? Теперь Туманов никому не нужен, даже не позвонит лишний раз никто.

– Господи, Сашка, да что с тобой сегодня?!

– Не знаю, накатило…

Сашка прикуривает очередную сигарету от еще тлеющего бычка предыдущей, прижимается лбом к оконному стеклу.

– Ты от него устаешь, – утвердительно произносит Тоня. – Морально устаешь. Поэтому и накатывает.

– Глупостей не говори. Там, в соседней комнате, спит главный человек моей жизни. Воплощенная мечта. Наш общий добрый папа, дедушка, любовник и кому там что требовалось, по списку.

– Одно другого не исключает. Быть двадцать четыре на семь тяжко даже с мечтой. Саш, я могу побыть у вас недели две, чтобы на Новый год домой вернуться. Хочешь, я тебя подменю? На неделю хотя бы? Побуду с ним. А ты съезди куда-нибудь. Что я, не смогу ему обед приготовить, что ли?

Сашка смотрит на Тонечку, как будто видит впервые в жизни. И совсем не понимает, о чем та говорит.

– Я, конечно, не знаю, как вы денежные вопросы решаете. Но хоть куда-нибудь, Саш. Лучше в Европу, там сейчас настоящая рождественская сказка. Я ездила в прошлом году в Венгрию. Знаешь, как хорошо? Рождественские ярмарки, запах пряников, горячий глинтвейн, елки, огоньки, везде все украшено. Люди ходят, улыбаются.

– Тоня, Тоня, остановись. Какая, в задницу, рождественская сказка? Моя сказка то задыхается, то выдает сахар под двадцать. А еще периодически хромает и депрессует.

– Уколы я тоже делать умею. Покажешь, что и сколько и в каких случаях. На бумажке напишешь.

– Ну да, к черту шесть лет в меде и полжизни практики. Укол засандалить может каждый.

– Я не это имела в виду! Саша, да что с тобой?!

– Ничего, – Сашка спрыгивает с подоконника. – Спасибо, Тонь, но не нужны мне такие рождественские каникулы. Без него – не нужны. С ним – да, я бы погуляла по площади перед какой-нибудь ратушей, попила глинтвейна и погладила оленя с колокольчиком. А оставить его здесь и поехать развлекаться, потому что у меня плохое настроение, – это в стиле Зарины.

Она возвращается в спальню. Уже почти шесть, ложиться глупо. Всеволод Алексеевич спит в позе эмбриона, лицом к ней. В белой футболке с какой-то модной надписью на рукаве. Он не любит укрываться выше, чем по грудь, никогда не натягивает одеяло на плечи. Еще одна вариация страха задохнуться. Поэтому зимой спит в футболке. В футболке и в трусах. И таких нюансов – миллион. Оставить его с кем-то, пусть даже с верной Тонечкой, больше, чем на пару часов, невозможно. Да и не нужно. Каникулы, глупость какая. От мечты не отдыхают. Даже если мечта замучила вконец.

* * *

Алиса ошиблась – дождь так и не пошел. Небо хмурилось, с моря шли угрожающе темные тучи, но тротуарная плитка, которой щедро выложили все улицы Прибрежного прошлым летом, осталась сухой. И они со Всеволодом Алексеевичем отправились гулять. К морю, он сам так захотел.

Утром она его все-таки поздравляет. Сразу, как глаза открыл, пока еще сонный и не особо сопротивляющийся. Чмокает в щеку и в категорической форме требует, чтобы был здоровым и счастливым.

– Подарка у меня нет, – честно признается Сашка. – Я не знаю, что вам можно подарить.

– Свое присутствие, – серьезно говорит он, садясь в кровати.

И как-то так смотрит на нее, что у Сашки закрадываются подозрения, не слышал ли он их с Тоней разговор? Да ну, откуда? Через две стены? И разговаривали они тихо. Что он опять почувствовал и как он это делает?

– Сашенька, ну что мне