Кутузов - Лидия Ивченко

После оставления неприятелем Москвы армия Кутузова осторожно двинулась вслед за уходящим противником, но Александр I постоянно требовал реванша за потерю Москвы. Фельдмаршал же сознавал, что ни бой под Тарутином, ни сражение под Малым Ярославцем, ни Вязьма пока не давали повода думать о полном разгроме еще достаточно сильной армии Наполеона. Главное, что сдерживало Кутузова и заставляло его обуздывать воинственный дух его армии, так это отсутствие известий о готовности войск Чичагова и Витгенштейна, что в этом случае было очень важно. Многие из окружения Кутузова, кто упрекал его в нерешительности, совершенно упускали из виду, что, помимо его главных сил, существовали еще и так называемые фланговые русские армии, о которых у главнокомандующего не было известий. Так, 21 октября, уже под Вязьмой, Кутузов писал сенатору Д. Тро-щинскому: «Адмирал, который имеет сильную армию, должен бы действовать на сообщения неприятельские и тем способствовать мне, но он так что-то скромен, что и не рапортует мне о том, что делает»167. Сведения, полученные от Чичагова после сражения под Вязьмой, не то что не обнадежили, но озадачили фельдмаршала: адмирал известил его о своем намерении произвести «диверсию в Герцогстве Варшавском». Итак, Кутузов фактически следовал в «неизвестность» за армией Наполеона, который стремился к своим сохранившим боеспособность корпусам. «Постоянна была мысль князя Кутузова о том, на что может решиться Наполеон в крайности, в отчаянных обстоятельствах», — вспоминал Ермолов168. Кутузов запрашивал от Александра I сведения о Чичагове и Витгенштейне, настаивая на подчинении их обоих себе. Государь, наконец, оценил опасность ситуации и принял меры.

Первым дал о себе знать П. X. Витгенштейн: Светлейший получил копию его рапорта государю о победе под Полоцком 18–19 октября. В это время армия Наполеона откатывалась к Смоленску, опасаясь выхода Витгенштейна на дорогу Смоленск — Орша. Кутузов двигался параллельным маршем, охватывая левый фланг неприятеля и с надеждой, что ему удастся совместно с подоспевшим Витгенштейном нанести поражение ослабевшим войскам Наполеона у Смоленска при переправе через Днепр, не дожидаясь Дунайской армии. «Ибо отдаленность адмирала Чичагова так велика, что он более имеет удобства расстроить Виленскую конфедерацию, нежели участвовать в поражении неприятельской главной армии»169, — с сарказмом писал Кутузов Витгенштейну 14 ноября, за десять дней до решающих событий на Березине. Судя по этому документу, Кутузов решил рискнуть: вступить в сражение с Наполеоном и в случае успеха поставить перед фактом и Александра 1, и где-то затерявшегося Чичагова. Кутузов правильно оценивал состояние неприятельской армии: физически она была изрядно потрепана в сражениях под Вязьмой и Красным, изнурена долгими и быстрыми переходами, голодом, холодами, и сильный удар с помощью Витгенштейна мог бы ее сокрушить. Но Кутузов знал Витгенштейна только по его рапортам. По мнению сослуживцев, этот генерал обладал рыцарским характером и полным отсутствием военных талантов. «Мужественный, но недальновидный защитник Петербурга» (Д. В. Давыдов) сильно преувеличил в донесениях значимость своих побед. Кутузов полагал, что корпус Г. Сен-Сира разбит полностью и не существует более как военная сила. Это предположение могло бы дорого стоить полководцу менее осторожному, и Кутузов вряд ли бы добился успеха у Смоленска с таким сотрудником. Но, к своему счастью, 15 ноября он получил известие от адмирала Чичагова, направляющегося в Минск, а оттуда в город Борисов на Березине, где и было назначено соединение трех российских армий. Таким образом, сам собой отпал план Кутузова и формально вступал в силу план, начертанный Александром I. Конечная цель предприятия была ясна. Вопрос заключался в практическом осуществлении. С той минуты, как Чичагов и Витгенштейн вышли на исходные позиции, их роль становилась главной. Они должны были преградить дорогу самому Наполеону, какой бы путь он ни избрал. Задача армии Кутузова, естественно, делалась более скромной. Его сильно утомленные войска преследовали главные силы Наполеона, стремясь определить направление, которым он пойдет, переправясь через Днепр. Кутузов выделил довольно сильный авангард в составе войск генералов Милорадовича, Ермолова и Платова, который должен был подоспеть на шум битвы.

С самого начала наиболее вероятным считалось движение противника в Литву. Судя по переписке Кутузова, с 7 ноября ситуация стала обостряться. Александр I выразил опасения за судьбу корпуса Витгенштейна, который мог быть раздавлен войсками Наполеона, соединившегося с корпусами Виктора и Удино. В тот же день Кутузов отдал приказ усилить корпус Витгенштейна войсками Платова и Штейнгеля, доведя его численность до 45 тысяч. 8–9 ноября Витгенштейн известил Кутузова о полной победе, одержанной им при Чашниках над войсками Виктора. Все еще уверенный в способностях этого генерала, Кутузов поставил перед ним важную задачу, от решения которой зависела судьба всей дальнейшей операции: не допустить соединения корпусов Удино и Виктора, по рапортам Витгенштейна, уже им разбитых, с главными силами Наполеона. Сразу оговоримся: Витгенштейн с этим не справился, после чего успех всей операции стал сомнителен. Современники упрекали Витгенштейна в том, что он опоздал к месту сражения, но Кутузов знал, что тот «провинился» гораздо раньше.

10 ноября Кутузов отдал распоряжение Чичагову: удержать стремление Наполеона на город Борисов, в то время как Витгенштейн справится с Удино и Виктором, а главная армия Кутузова нанесет удар с тыла. Кутузов назвал адмиралу еще два возможных варианта движения войск Наполеона: через Борисов правым берегом Березины к Минску или из Бобра на Игумен, Минск, Несвиж. Причем Кутузов указал, что последнее направление будут контролировать главные силы армии.

Далее события развивались совсем не по плану. Пока Кутузов с главными силами в деревне Дубровка ожидал сведений, какую дорогу изберет Наполеон, генерал Ермолов, что явствует из его письма Витгенштейну от 11 ноября, но о чем он «забыл» сообщить в Записках, потерял неприятеля из виду при переправе через Днепр. В результате французы соединили свои силы всего в одном переходе от Борисова. Витгенштейн, по словам Ермолова, «был кругом обманут французами» и теперь старался, по крайней мере, не потерять их из виду. Если Витгенштейн вел себя пассивно, то Чичагов в это же время развил активность, которую можно объяснить лишь его беспокойным характером. Он впоследствии полностью оправдывал себя в Записках, но воспоминания его подчиненных, сохранившиеся в Российском государственном военно-историческом архиве, позволяют взглянуть на него иначе. 9 ноября авангард генерала И. Ламберта овладел Борисовом и обнаружил в одном из домов письмо Наполеона генералу Брониковскому, где сообщалось, что 10 ноября в Борисове будет располагаться Главная квартира Великой армии. К изумлению Ламберта, Чичагов этой информацией полностью пренебрег, расположив в этом городе, в тылу которого находилась река, свою собственную Главную квартиру, а также казну, обоз и раненых. Главные силы Дунайской армии были оставлены им на противоположном, ближайшем к французам правом берегу. Эта ошибка Чичагова, имевшая пагубные последствия, отмечалась всеми участниками сражения, так же как и заносчивая самонадеянность адмирала, не способного выслушивать советы. Его действия

11 ноября вообще не поддаются объяснениям: одни считали, что Чичагов решил сам атаковать французов, выслав вперед авангард генерала Палена; другие утверждали, что, напротив, когда ему сообщили, что в одном переходе от Борисова находятся французы, адмирал объявил эти сведения вздором и выдумкой и приказал накрывать столы к обеду; наконец, третьи полагали, что Чичагов направил свой авангард для установления связи с Витгенштейном, который должен был соединиться с ним в Борисове. Но день закончился плачевно. Его итог подвел Кутузов в рапорте Александру I: « Авангард под командою графа Палена, будучи встречен в 10-ти верстах от Борисова всею неприятельскою армиею, привел оную на плечах своих в Борисов в то время, когда в оном Главнокомандующий спокойно обедал»170. Следствием была потеря обозов, казны, всех раненых. В адрес адмирала штабс-капитан квартирмейстерской части С. Малиновский заметил, что тот «почти сам способствовал своему поражению»171.