Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

Мирей ждала свадьбы, о предстоящей поездке в Джорджию она не думала, но теперь встреча с семейством Грин пугала её, отравляла первую неделю медового месяца. С Роном ей было очень хорошо, он был нежен и так умел, что Мирей могла только представить насколько много у него было женщин. Расспрашивать его о них было бесполезно, он только злился. «Может твоим родителям надо подарки купить?»– предлагала Мирей. Она в жизни никому не сделала подарка, она только брала, искренне считая, что бабушка с дедушкой ей должны, но теперь ей казалось необычайно важным понравиться этим неведомым Гринам.

И всё-таки сколько бы Мирей не готовилась к встрече с семьей Рона, всю неделю пребывания в их доме она чувствовала себя не в своей тарелке. Рон умолял её не обращать внимания на привычки родителей, можно было делать как они, или не делать, главное не высказываться, не порицать, не отпускать едких замечаний. «Пожалуйста, бэби, молчи. Не обижай их. Ты можешь ради меня потерпеть?» – Рон тоже очень беспокоился. Мирей предлагала остановиться в гостинице, но об этом даже речи не могло быть.

Родители вышли их встречать на крыльцо их небольшого двухэтажного дома в колониальном стиле. Родители были очень милы, но на вкус Мирей их поведение было слишком церемонно. В первый вечер папа Грин называл её «мэм», видимо необычное имя Мирей было для него неудобным. Потом они с матерью немного расслабились и принялись, как и Рон, называть её «деточка». Первый ужасный дискомфорт наступил, когда мама Грин, долго суетясь на кухне, наконец поставила всё на стол, и проголодавшаяся Мирей приготовилась начать есть, но не тут-то было: они все взялись за руки, Мирей ничего не оставалось, как последовать их примеру, и папа Грин стал читать короткую молитву. Потом Грин крестил то, что стояло на столе. Господи, ну почему она должна это делать, участвовать в дурацком маскараде? Если бы дедушка слышал, как она благодарит Иисуса! Процедура заняла 20 секунд, Рон выразительно посмотрел на жену и Мирей промолчала. Да и что она могла сказать? Разве не могли они в её присутствии воздержаться от молитвы? Ну, не молились бы, что случилось бы? В порядке исключения? Может они её провоцировали? Она стала помогать матери убирать на кухню посуду, и та её спросила: «Ты любишь моего сына? Правда любишь?» – Мирей поняла, что мать вовсе не против неё, и никто её специально не провоцировал. В воскресенье все они ходили в церковь, слушали там своего баптистского пастора, Мирей тоже приглашала, но она не пошла, только этого не хватало! «Может ты тоже не пойдешь?» – спросила она Рона. «Ты с ума сошла! Им надо меня всем показать. К тому же, я счастлив и должен поблагодарить бога за то, что он мне тебя послал». Рон надел парадную форму и отправился с родителями в церковь, всё-таки Рождество. «Пойдем с нами, Мирей! Я в Париже в вашу синагогу пойду! Обещаю», – предпринял Рон последнюю попытку. Конечно, Мирей никуда не пошла, хотя и заколебалась. Там будет проповедь, которая её не интересует, музыка, которая ей скучна и все эти их «аминь» каждую минуту. Нет, уж… А вдруг ей в каком-нибудь патетическом месте станет смешно, нападёт неудержимый неуместный смех. Лучше не искушать судьбу. Ещё три дня и они уедут к себе на Окинаву.

Матушка Грин учила Мирей готовить южные блюда, которые любит их Рон: тушёная красная фасоль, вареный арахис, особые картофельные салаты. Гадость на самом деле. Родители устраивали барбекю для друзей и соседей. Жарили на гриле свиные ребрышки. Как они их жадно ели, прямо руками, соус тек по пальцам. Бабушка с дедушкой ужаснулись бы. Они вообще никогда в своей жизни не ели свинины. А ведь все эти чёрные провинциалы никогда не были в Париже. Париж для них другая планета. Впрочем, Мирей никогда не видела таких вежливых, учтивых, хоть и необразованных, но очень воспитанных людей, у них были другие традиции, но они их чтили точно так же, как бабушка с дедушкой чтили свои. Мама Рона никогда не работала, а отец работал в аптеке. Они все вместе сходили в «фотографию» и на следующей день на камине у Гринов в гостиной уже красовалась фотография Рона и Мирей, «дорогих деточек». В Париже ни в какую бы «фотографию» Мирей безусловно не пошла. Что за безвкусица! Здесь же фото в ажурной рамке казалось уместным.

Они прожили на Окинаве ещё полтора года, а потом Рона перевели на Гавайи. Мирей там очень нравилось, море, солнце, простая праздная жизнь. Перевод мужа в Канзас в Форт-Райли её вовсе не обрадовал. Военный городок был огромным, им сразу дали полдома в дуплексе, за стеной жила семья другого военнослужащего. Рон служил теперь в первой пехотной дивизии в звании старшего уорент-офицера 2-го класса. Мирей особо не вникала в его звания и должности. Денег он стал получать больше, но деньги в этом богом забытом месте были особо не нужны. В отпуск Рон хотел ездить только к родителям, хотя один раз они съездили в Париж. Пришли еврейские родственники и друзья, на Рона все смотрели настороженно и Мирей видела, что за их спинами все недоуменно переглядывались.

Отношения с Роном у неё немного не то, что испортились, но поблекли. Мирей всё больше замечала, что они очень разные люди. Рон раздражал её своей правильностью, какой-то особой провинциальной негибкостью, он стал ей даже чем-то напоминать деда. Две стороны одной и той же религиозной медали. Ей не хватало образованных, либерально настроенных людей, открытых для всего нового. Но в их окружении таких не было. Жены военнослужащих – малоинтересные клуши, никогда из Америки не выезжавшие. Серьёзно говорить они не умели, обсуждали только детей, поездки в город и продвижение по службе своих мужей. Она совсем уж было приуныла, но почувствовала, что беременна. Мирей не очень-то хотела ребёнка, слишком серьёзную травму нанесла ей мамаша, канувшая в неизвестность «сволочь, salope». Мирей опасалась, что чувство материнства недостаточно в ней развито, и хорошая мать из неё не получится. К тому же «дети цветов», с которыми она пробыла в жизни довольно долго, любили порассуждать о беременности как о биологической ловушке, в которую не стоит попадаться. Есть секс, свобода отношений, которую не должны сковывать дети. Мир несовершенен и не стоит наводнять его несчастными. Да что теперь говорить. Узнав новость, Рон от счастья не знал, куда её посадить. «О, бэби, спасибо. Господь услышал мои молитвы. Я знал, что он нас