Дело Локвудов - Джон О'Хара

— Хоть вы этого прямо и не сказали, но, видимо, вы опасаетесь, что отныне Уилме будет все равно, с кем спать, — сказал Джордж.

— Она способна на все. Это ее собственные слова.

— Ну, если так, значит, дело действительно может принять серьезный оборот, — сказал Джордж. — Но давайте подождем. Посмотрим. Если это окажется так, тогда подумаем, что можно предпринять. Уилме сейчас за сорок, но она все еще довольно привлекательна. Может найтись человек, за которого она захочет выйти замуж. Не сочтите, что мне это безразлично, Дороти, но едва ли она вздумает выйти за кого-либо замуж, если сначала не переспит с этим человеком, верно?

— Вероятно, да.

— Лишняя связь ей не повредит. Тем более если кончится браком.

Дороти задумчиво кивнула.

— Я была уверена, что вы рассудите лучше меня. Лично я такого образа мыслей не одобряю, но вы человек бывалый; к тому же она бездетна. Жаль только, что я не могу быть с вами более откровенна, но тут уж ничего не поделаешь.

— Это имеет отношение к тому, что она вам говорила?

— Да.

— Она же сказала, что способна на все. Нетрудно понять, что это может значить.

— В том, как она это сказала, есть нечто непристойное. Я верю, отношения между мужчиной и женщиной могут быть нежными и прекрасными. Я сама в этом убедилась. Уилма же рассуждает иначе. Это все, что я могу вам сказать, Джордж. Но я ценю ваше терпение.

Она встала, явно расстроенная. Странная маленькая женщина. В эту минуту она показалась Джорджу похожей на воробья, клюющего конский навоз, но для воробья это — естественное занятие.

Через несколько минут вернулся Бинг Локвуд.

— Значит, все-таки нашлось, что посмотреть, — заметил отец.

— Не в этом дело. У меня осталось в запасе время, так что я заехал к Кену Стоуксу, моему товарищу по Принстону. Мы выпили вместе пива.

— Это твой дальний родственник. Чем он сейчас занимается?

— Чем он занимается? То, что он дальний родственник, ты знаешь, а то, что он слепой, — не знаешь?

— Я знал, что один из них ослеп. Все Стоуксы — наши родственники, но я никогда с ними не водился. Он, кажется, пострадал от взрыва?

— Когда еще учился на первом курсе. Это произошло в химической лаборатории компании «Рединг».

— Почему ты поехал именно к нему?

— Потому что я вдруг вспомнил, что, когда умерла мама, он прислал мне замечательное письмо. Наверно, одно из последних в своей жизни.

— Он где-нибудь работает?

— У него музыкальный магазин на Рыночной улице, в западной части города. Он сочинил несколько песен для ансамбля «Треугольник». Когда-то он был отличным пианистом — играл легкую музыку, теперь же зарабатывает на жизнь продажей пластинок, проигрывателей, нот, музыкальных инструментов. Почти сразу узнал меня по голосу. «Погоди, — говорит. — Я узнаю этот голос. Давно я не видел этого человека». Странно, что слепые продолжают употреблять это слово — «видеть». Уже шесть лет, как он никого не видит. «Я знаю, — говорит, — это Бинг Локвуд».

— В последние дни фамилия Локвуд упоминалась в газетах, — сказал Джордж. — Полагаю, он от кого-нибудь об этом узнал.

— От жены. Он женат на девушке из богатой семьи. Очень миленькая ирландочка. У них четверо детей и скоро родится пятый. А может, и шестой, если получится двойня. Одна двойня у них уже есть. Ты когда-нибудь слушаешь пластинки?

— Джеральдина, твоя мачеха, слушает.

— Ну, так я купил вам подарок для дома. Несколько пластинок «Блю-сил», несколько «Ред-сил», целый набор Уайтмена и Джорджа Олсена и так далее. Не тебе, так Эрнестине могут понравиться. Если какие-то пластинки у вас уже есть, то можно всегда поменять.

— Большое спасибо. Обед в половине восьмого, так что успеешь еще принять душ.

— Непременно это сделаю. Кстати, нельзя ли распорядиться, чтобы мне в комнату подали чего-нибудь выпить?

— Хорошо. Чего бы ты хотел?

— «Апельсиновый цветок». Ведь мы, калифорнийцы, апельсины выращиваем. Солнечный штат.

— Я вижу, у тебя неплохое настроение.

— А почему бы и нет, черт побери?

— Я полагал, что сегодня не очень подходящее время для веселья, но ты, кажется, думаешь иначе.

— Отец! Послезавтра у меня дела в Нью-Йорке, а потом я сяду в чикагский поезд «Двадцатый век» и, надеюсь, не увижу Востока еще лет десять. В сущности, я уже на пути домой, потому и радуюсь. Это настроение появилось у меня, как только я очутился за воротами кладбища. Это был поворотный пункт.

— Все ясно, мой мальчик. Иди принимай душ и не забудь вымыть за ушами.

— Все равно тебе не удастся меня разозлить. Я слишком благодушно настроен.

— Надеюсь, на обед тебе этого благодушия хватит. Мне приходилось видеть, как люди, пребывавшие в таком вот настроении, под конец становились безобразными.

— Так пришли мне «Апельсиновый цветок», пожалуйста. Только поменьше сахарной пудры.

Когда четверо Локвудов и Дороти Джеймс собрались за коктейлем, душой компании стал Бинг. Днем, во время завтрака, Джордж Локвуд видел, что сын, его мальчик, держится так, как того требуют торжественность обстановки и присутствие старших. Это был хорошо воспитанный молодой человек, который своей энергией и здоровым, привлекательным видом производил на гостей приятное впечатление. Они говорили, что он красив, и это была правда. Но теперь атмосфера в доме переменилась: отсутствие Десмонда Фарли, его жены и Шервуда Джеймса — людей чрезвычайно взыскательных в отношении слов, поступков и внешности — оказало размягчающее действие на окружающих. Второй причиной расслабления служил алкоголь. Джордж Локвуд пил по обыкновению мало, а Дороти Джеймс потягивала какой-то странный напиток из джина и горьких примесей, разбавленный холодной водой. Кроме этого напитка, который Дороти называла коктейлем, она никогда ничего не пила. Хотя джина в этом «коктейле» было немного, употребление его должно было символизировать политический вызов сухому закону (когда она участвовала в движении за избирательное право для женщин, то выступала в защиту сухого закона). Но Уилма и Джеральдина, выпившие еще до того, как спустились вниз, были уже навеселе, а Бинг Локвуд и совсем захмелел от своих «Апельсиновых цветков».

Он не был слишком пьян, но достиг той степени эйфории, которую можно было бы принять за глупость, если бы не исходившее от Него мужское обаяние, которое чувствовали женщины и которое раздражало его отца.

В половине восьмого служанка объявила, что обед готов. Джеральдина сказала:

— Мы задержимся на десять минут, Мэй.

— Почему? — спросил Джордж.

— Потому что мне, например, хочется еще коктейля.