Самое Тихое Время Города - Екатерина Кинн

– Эй, студент! Ты что тянешь, строиться пора!

– Сейчас! Ну пиши давай.

«Что бы придумать… А, все равно». Андрей вытащил из кармана ключи и нацарапал: «Стругацкие А. и Б. Полное собрание сочинений».

– Тебе понравится! Читай на здоровье!

– Э, а мне? – вдруг закричала девушка с книжкой. – Что за дискриминация по половому признаку? Чай, не при царском режиме!

– И нам! – отозвались еще несколько девушек и парней.

Андрей лихорадочно соображал: «Ну точно, здесь ведь парные статуи! И даже не парные, а четверные! Что бы им дать поинтереснее?»

– Ага… тебе: «И. Ефремов. „Час Быка“. И „Таис Афинскую“ тоже почитай, после „Камасутры“ пойдет! А… тебе „К. Симонов. Живые и мертвые“, и стихи его тоже… А тебе давай-ка я „Фейнмановские лекции по физике“ выдам. Идет?

– Строиться! Опоздаем! – зычно скомандовал пограничник. Бронзовый пес с блестящим носом громко гавкнул. – Нагорит же!

– Эти со мной, – сказал студент, пряча в карман книжку, на которой торопливые штрихи складывались в название «Властелин Колец». – А то почитать не дам!

Пограничник только вздохнул.

Весь этот день был какой-то нескончаемый, отвратный и тупой. Время тянулось нестерпимо долго, как что-то липкое и желеобразное. Кэт ходила как во сне, автоматически делала домашние дела, на звонки не отвечала, к компьютеру не подходила. Когда делать было нечего, просто садилась и смотрела в точку. Нилакарна прятался от света и от нее тоже. С ней он больше не говорил, как будто был обычным котом. Может, он и выбрал котовую жизнь? Если это будет такой жизнью, то лучше бы он стал человеком и умер. Да. По крайней мере, у него было бы несколько часов счастья.

Близилась ночь Хеллоуина. Ночь Дикой Охоты. Ночь «Икс». Но Кэт было сейчас наплевать на грядущую битву, на атаку Эйдолона. На все. Бойцов хватит и без них с Нилакарной. А свою битву они проиграли.

Кэт вышла на кухню. Нилакарна лежал на стуле, положив голову на лапы. Она подошла, села на пол возле кота.

– Нилакарна… может, ты не будешь превращаться в человека? – жалко всхлипнула Кэт.

«Ты так хочешь?»

Кэт медленно покачала головой.

– Ты знаешь, чего я хочу. Чтобы ты жил. А иначе ты умрешь. И я тоже…

Кот сидел молча.

– Нилакарна. Я не буду тебе врать. Будет так, как ты решишь сам. Это твоя жизнь и твоя судьба. Тебе решать, в каком обличье ты встретишься с Рактакшей. Но если ты умрешь, я тоже. Тут выбор уже мой. – Кэт протянула руку и погладила кота между ушей. Тот чуть заметно вздрогнул. Вздохнул и опустил голову.

«Я долго был котом. Я уже привык…»

– Нилакарна, – хрипло проговорила она, – я отпускаю тебя.

И вышла из кухни, тихо закрыв за собой дверь.

Часов в пять вечера она легла и уснула тяжелым, черным сном без сновидений.

Проснулась, словно от толчка. Будто кто-то встряхнул ее за плечо. Ощущение было знакомым – так она обычно чувствовала пристальный кошачий взгляд.

– Что… кто?

На нее сердито смотрела Марфа Ивановна. Кэт села, протерла глаза. Голова была на удивление свежей, и сердце бешено колотилось. Она бросила взгляд на часы. Полночь.

– Нилакарна? – тихо позвала она, уже понимая, что ответа не будет. Марфа Ивановна вскочила на диван, тихо потянула ее за рукав. Кэт вскочила. – Что, Марфа Ивановна? Он ушел, да?

Матрона сердито мяукнула басом. Побежала на кухню и требовательно царапнула дверной косяк.

Пусто. Конечно, пусто. Нилакарна ушел. Теперь он будет жить где-то еще, далеко. Но, по крайней мере, она будет знать, что он жив. Далеко-далеко, но жив. Кэт вздохнула. И тут увидела на столе листочек бумаги. С внезапным предчувствием схватила его.

Странный почерк, вязь, похожая на брахми, одну из древнейших разновидностей индийского слогового письма, – но на русском. Кэт села, не в силах стоять на ватных ногах.

«Царевна моя, прощай».

Коты не могут писать.

– Индракумара… – прошептала Кэт, уставившись на картинку на стене. – Что же ты наделал…

Марфа Ивановна тронула ее лапой за колено. На ее матерой усатой морде рисовалось неудовольствие. Она еще раз требовательно мявкнула.

– Где он? – Кэт вскочила. – Ты знаешь! Ты обязательно знаешь!

Она лихорадочно забегала, одеваясь, заскочила в ванную умыться, вылетела через минуту, схватила ключи и кошелек.

– Идем! Идем скорее!

Марфа Ивановна быстро побежала по лестнице вниз. Наступала страшная полночь Ночи Ночей.

Стено едва успела дать шенкеля пылесосу и увернуться от железного клюва падающей в пике стимфалиды, хищной птицы-убийцы людей. Сверху снова обрушился град медных перьев. Стено взмахнула рукой, выкрикивая заклинание:

Всех сильнее на свете

Пламя, вода и ветер.

Ветер зову теперь я:

Пусть ветер развеет перья![29]

Стрелы, отклоненные незримым щитом, чиркали по бокам пылесоса, оставляя царапины, но не касались Стено. Она огляделась по сторонам. Над Монсальватом шел воздушный бой. Огромный ало-золотой дракон с ревом пошел вниз, выпуская черный дым из перерубленной шеи. Снизу послышался торжествующий многоголосый вопль, ответом прозвучал негодующий, столь же многоголосый. Сверкающий Пегас уносил из-под удара огромного нетопыря своего всадника, подобного утренней звезде.

Эвриала просвистела мимо, обстреливая из лука какую-то тварь с человеческим телом и кожистыми крыльями. Та шипела и отмахивалась когтистыми лапищами. Стено деловито развернула пылесос и двинулась на помощь сестре. Тварь парила чуть выше пылесоса, но теперь она прикрывала Стено от стимфалид. Те эскадрильей двинулись на поворот, чтобы зайти всей массой с левого фланга, прорвать воздушный заслон и потом обрушить стрелы-перья на тех, кто бился внизу.

– Ну щаз вам, с… летучие, – прошипела горгона, раскручивая в воздухе плеть.

Шипящая по-змеиному девятихвостка крепко обвилась вокруг лапы нетопыристой твари, впилась в жесткую шкуру тонкими змеиными клыками. Тварь пронзительно завопила и, описав по инерции дугу на плети, бросилась на Стено. Та не успела отклониться как следует, и желтый коготь вспорол щеку Елены Прекрасной. Горгона возмущенно взвыла. Эвриала ответила ей злобным кошачьим воплем. Из белокурых кудрей мгновенно поднялись черные змеи, глаза округлились, и зрачки превратились в узкие щелочки на ярко-желтом в кровавых прожилках глазном яблоке, во рту сверкнули острые змеиные клыки, а из пальцев выстрелили длинные стальные когти. Эвриала с невероятной ловкостью увернулась от очередного взмаха когтистой лапы и стрелой метнулась к твари, взмахнула рукой – и голова, снесенная веером из пяти стальных лезвий, слетела с черной шеи. Тварь закувыркалась в воздухе и полетела вниз, следом за головой, роняя черную кровь. Эвриала изящно приземлилась на круп пылесоса и, выстрелив раздвоенным язычком, плотоядно слизала жирные капли с когтей.