Великий Тёс - Олег Слободчиков

Черемнинов со служилыми пошел к сгоревшему острогу лесом, а Похабов с охочими двинулся напрямую, берегом, яланными полянами и просеками. Никто на его отряд не напал.

Охочие люди с вожем и сыном боярским поднялись на гору. Крестясь и кланяясь на восток, подошли к сгоревшим надолбам. Черными зубьями они торчали из выжженной земли. Возле них, там, где Перфильев принимал и угощал куржумовских братских мужиков, буйно поднялась трава. В ней белели тонкие человеческие кости. Кости были и среди головешек острога. Черные, обгоревшие, они рассыпались от прикосновения.

Из леса тихо вышел отряд Черемнинова. Вожам развязали руки, они присели на корточки, равнодушно поглядывали на лучи, крепкими зубами покусывали стебли травы.

— Похоже, выманили Дунайку из острога! — тихо сказал пятидесятнику Иван.

— На мякине провели! — насмешливо просипел Ивашка Струна. — Я все их хитрости знаю!

— Вот ведь! — перекрестился Похабов, не оглядываясь на Ивашку. — Дунайка, сколько его помню, всегда всех подозревал в хитростях.

— Видать, чуял судьбу, да не с той стороны! — вздохнул Черемнинов, тоже перекрестился, взглянул на солнце. — Хоронить поздно, и не стоит до подхода всех наших людей. Атаман ждет!

— Я думаю, подъехали князцы с десятком мужиков. Показали мешки с ясаком, — презрительно, как о чужих, и неприлично громко завизжал Струна. — Одарили тех, кто вышел к ним. Стали мясо варить, — кивнул на кости в траве, — зазывали на пир. Казаки на подарки падки. Доверились. Выпили по чарке, размякли душой, целоваться полезли, — Ивашка скривил толстые губы, цыкнул сквозь зубы. — Аманатов не обыскали, усовестились после подарков, как это за вашими водится.

— Попищи тут! — прикрикнул на него Черемнинов. — Осерчают покойники, придут ночью, ятра оторвут!

Струна осклабил большой, губастый рот в редкой, как у братского мужика, бороденке.

— Не оторвут! — злобно пискнул. — Руки короткие и обгоревшие!

На разговорившегося спутника со всех сторон зацыкали свои же охочие люди. Притом боязливо крестились, озирая окрестности. Служилые потянулись по склону к реке. За ними, накрываясь шапками, стали спускаться от пожарища и другие ертаулы. На берегу они обмылись водой, сели кружком.

— До ночи к своим не успеть! — громко сказал Черемнинов. — Где ночевать будем?

— Подальше отсюда! — зароптали служилые и охочие, неприязненно поглядывая на Ивашку Струну. Тот презрительно ухмылялся и скалил зубы.

Решили возвращаться тем же путем наперекор Струне, предупреждавшему, что если браты их высмотрели, то ждут на старом стане. Отряды шли быстро. К сумеркам они добежали до бурелома. Осмотревшись, развели костер. Все были молчаливы и хмуры. Васька Бугор до полуночи ворочался с боку на бок, бормотал, зевая:

— Кожей чую, покойники за нами идут! Обиделись, что бросили их!

— Ты бы к ночи-то!.. — боязливо укоряли его служилые.

— Ивашка Струна — язык поганый! — приглушенно выругался Похабов, сидя у костра бок о бок с Черемниновым. — Но он прав! — вскинул усталые глаза на товарища.

— Судьба! — вздохнул пятидесятник. — Чуял Дунайка, что примет погибель от коварства, не знал, от кого и где! — Василий зевнул, крестя рот, и лег ногами к огню.

Менялись караулы. Ночь прошла спокойно. На другой день после полудня ертаулы вернулись к отряду под порогом. Нападений в пути не было.

Бог миловал, Никола Чудотворец, покровитель всех сибирцев, прямил отряду. Без нападений и воинских стычек люди протянули струги через Долгий порог, подошли к сожженному острогу. В виду гари атаман велел укрепиться засекой и ночевать. Утром, оставив на стане десяток ссыльных, Радуковский повел людей к черневшему пожарищу. Похабов велел остаться при струге Струне.

— Чтобы не болтал нелепицы!

— Ну и ладно! — ухмыльнулся зловредный гулящий. — Досплю! — потянулся к одеялу.

— Я тебе посплю! — пригрозил Иван. — Бери топор, укрепляй засеку. Не то оставлю в караульных!

Ивашка неприязненно сверкнул глазами, но спорить не стал.

Литвины, черкасы, казаки и охочие были уже на горе. Увидев человеческие кости в траве, они снимали шапки, крестились, кланялись на восход. Похабов подошел одним из последних. Тоже скинул шапку. Постоял молча, вспоминая, каких трудов стоило людям Перфильева поставить острог вокруг изб.

— И спешить надо, — осеняя себя крестным знамением, громко объявил Радуковский. — И уйти, не похоронив убитых, нельзя. Бога прогневим!.. Вот здесь копать могилу! — указал место. — Всем, имея христианское сострадание, собирать кости, тесать крест, колоду. Или сколько их понадобится. — Склонился, раздвинув руками высокую траву, первым поднял тонкую человеческую кость: — Господь милосердный разберет, чья!

Люди сложили оружие и молча разошлись, каждый по зову души: собирать ли кости, тесать ли крест и колоду, копать ли могилу.

— Здесь камень! — кивнул на указанное атаманом место Черемнинов. — Мы брали глину ближе к реке. Там копать надо!

Вечером все прибывшие к сожженному острогу сидели у костров, поминали покойных кашей и ухой. Тихо разговаривали.

— Много голов проломленных! — тоскливо оборачивался к желтому кресту на горе пятидесятник Черемнинов. — Может, опоили чем?! А потом били, как скот.

— Нече нехристей за дураков держать! — злорадно просипел Ивашка Струна, будто поучал покойников. — Они на всякие коварства горазды!

У костров притихли. Похабов недовольно крякнул и метнул на Ивашку недобрый взгляд. Якунька Сорокин, то и дело ссорившийся со Струной, наставил на него нос с выдранными ноздрями.

— Своих, охочих поучай! — процедил гнусаво. — А погибшие не тебе чета, больше десяти лет были на енисейских службах.

— Утром выходим! — властно прекратил раздор Радуковский. — Через гору пойдем пешими! Не может того быть, чтобы Куржум нас не ждал. Десяток своих людей оставим здесь, при стругах, в засеке.

Похабов снова метнул на Струну строгий взгляд. Тот заерзал на месте и умолк на полуслове, собираясь что-то сказать Якуньке.

Утром Осип Галкин оставил в засеке десяток своих ссыльных. Радуковский дал им наказ: с рвением караулить струги и хлебный припас. А будет возможность, искать среди головешек острога и в траве кости. Вдруг не все похоронили.

Шесть десятков служилых и охочих взяли на плечи по пуду ржи, соль, крупы, оружие, топоры и двинулись в гору, в обход Падунского порога. Впереди шли вожи Иркинея. На этот раз руки им не связывали, но следили за каждым шагом и убегать вперед не давали.

Солнце катилось к зиме, заметно убавился день. Отлютовал и пропал овод, комар стал ленив, но гуще и злей роилась мошка. Шесть десятков казаков и охочих не могли двигаться без шума. Радуковский решил послать вперед Василия Черемнинова с его людьми. Узнав об этом, охочие Ивана Похабова зароптали. Пуще всех шумели Ермолины с Ивашкой Струной.