Великий Тёс - Олег Слободчиков

После полудня четвертого дня сын боярский Никола Радуковский свалился с коня, затравленно оглядел свое растянувшееся на версту войско и сказал:

— Все!

Попадали рядом с ним и охочие люди. Тяжело дыша и превозмогая себя, зароптали:

— За что все лето мучились? За прокорм? При ските, у монахов, больше бы заработали.

— Ну вот и гонитесь за бунтовщиками сколько душе угодно! Что отобьете — то ваше. Кого побьют, переловят — Бог судья: я вас не посылал!

К стану приволоклись последние из служилых. Упали на землю, с тоской глядя в небо, шевелили губами в беззвучных молитвах. Радуковский окликнул их всех:

— Думайте, братья, можно ли дальше идти?

Большинство зароптало, что дальше только бесславная гибель!

— Со дня на день снег пойдет. Зимовать придется! — разумно заявил Василий Черемнинов. — Острог надо ставить, а не за Куржумом гоняться. Не то вернутся изменники, голыми руками нас возьмут и передавят, как мух.

Сказал так пятидесятник, и большинству людей стало ясно, что по-другому поступить нельзя. Думать о зиме не хотели одни смутьяны из охочих. Они начали устало укорять служилых в трусости. Радуковский понял, что переспорить их невозможно, и с досадой на лице обратился к Похабову:

— Что скажешь, сын боярский?

Иван понимал, что дольше преследовать Куржума опасно и глупо. Но как ни был сам измотан, отказаться идти со своими людьми не мог, иначе всю оставшуюся жизнь ему пришлось бы терпеть насмешки от тех, кому выпадет вернуться живым.

— Дай нам коней! — прохрипел, неприязненно морщась. — Кто желает, пусть идет с нами. Кто ослаб — пусть возвращается!

— Правильно говоришь! — поддержали его Струна и Василий Бугор. — А потом доли в нашей добыче пусть не требуют.

— Кони-то наши! — напомнил Осип Галкин. Его ссыльные были вымотаны больше старых енисейцев, привыкших к тяготам таежной жизни.

— Коней вернем с прибавкой! — заверил Бугор. — А пропадем, замолвим за вас слово перед Господом!

Митька Шухтей, охая и постанывая, тут же переполз поближе к Раду-ковскому. Трое охочих опасливо передвинулись от своего отряда. Зато к ним перешли Михейка и Якунька Сорокины. Иван взглянул на них, на младшего Антипа, с удивлением подумал: «Ни ростом, ни дородностью не уродились, а вот ведь будто двужильные». Отряд у него подбирался хуже прежнего: смутьян на смутьяне.

Ока, приток Ангары, широка и многоводна. До каких пор могли уходить по ней балаганцы и куда, никто не знал. Радуковский велел своим людям отдыхать, а потом рубить лес и вязать плоты. На устье Оки, неподалеку от сожженного бекетовского зимовья, он задумал поставить острожек и в нем зимовать.

Отряд Похабова, не теряя времени, сел на отдохнувших лошадей. От иркинеевских вожей его люди отказались: здешних мест те не знали.

На другой день отряд охочих людей вышел на тунгусский урыкит из двух чумов. Бабы и дети тут же кинулись в лес. Девять мужиков с луками и рогатинами убегать не стали, но встретили казаков безбоязненно и, как показалось Ивану, даже с радостью. Лица их были покрыты татуировкой родовых знаков. По спинам висели хвосты волос, как у тасеевских тунгусов.

Иван сам понимал тунгусский язык через три слова на четвертое. Ермолины говорили свободно. Они узнали от таежных кочевников, что Куржум с сотней воинов и со стадами скота прошел здесь два дня назад. Всю рухлядь, что была у тунгусов, он забрал.

До ближайшего брода ему со скотом идти долго. Скорей всего, он дойдет до переправы и другим путем вернется к Ангаре или будет кочевать возле гор, пока не встанет лед. Иначе ему в свои степи не уйти.

Казаки узнали от тунгусов, что в верховьях Оки воюют между собой большие отряды мунгал и киргизов. Спасаясь от них, род уходил в низовья реки, но был ограблен балаганцами.

Выспросив путь, казаки и охочие потребовали от тунгусов вожа. Посовещавшись между собой, мужики указали на беззубого старика с седым пучком волос на затылке. Одарить их было нечем, кроме горсти бисера. Похабов вытряс его остатки из патронной сумки.

Отряд двинулся дальше. Старого тунгуса посадили на коня без седла. Вместе с ним выслали вперед трех ертаулов.

Хлеб давно кончился. Ночью ловили рыбу и пекли ее на весь следующий день. Едва рассветало, седлали лошадей, шли по тропе, выбитой сотнями копыт.

К полудню ертаулы вернулись. Куржума они не догнали, но нашли пять балаганских тел, положенных в прибрежном лесу.

— Один возле другого, среди камней! — весело пищал Струна, показывая обломок стрелы. — Травой и прутьями присыпаны. По всему видать, киргизы напали! Я их знаю, — весело скалил зубы.

Похабов перевел взгляд на хмурого Илейку Ермолина, ходившего ертаулом.

— Говори! — приказал ему.

— По следам выходит, будто ждал их небольшой отряд. Напали неожиданно и ушли. Если и угнали скот, то немного. Балаганцы преследовать не стали.

— Почем знаешь, что это были киргизы, а не мунгалы? — Иван снова обратился к Струне. Тот опять показал обломанную стрелу.

— Да я среди них жил! В плену был! — ударил себя кулаком в грудь. — Киргизская стрела, не мунгальская.

— Ты что, и среди мунгал жил? — строго спросил Похабов, не доверяя охочему.

Тот на миг смутился и раскричался, как ворона на падали, что мунгалы таких стрел не держат. Слушать его Иван не стал. Начал выспрашивать вожа. Как только вернулись ертаулы и отряд перестал двигаться, старик слез с лошади, молча сидел на корточках.

— Или киргизы, или мунгалы! — ответил, шамкая беззубым ртом. — Может быть, тубинцы!

Похабов выслушал его, переспросил несколько раз, вздохнул, объявил со строгим видом:

— Мунгал воевать нельзя! Атаман Никола не велел, а ему воевода наказ дал! Ослушаемся, государь нас не помилует!

По лицам охочих и служилых он понял, что про долг возмездия за сожженный острог люди не думают. У всех на уме добыча: скот, ясыри, меха, камчатые халаты и оружие.

— Это когда было? — отмахнулся Васька Бугор. — Нынче, может, киргизы опять шертовали, а мунгалы отложились!

— Кто со скотом, за тем и надо идти! — неуверенно поддержали его несколько голосов.

— Этыркэн! — обратился Иван к тунгусскому вожу. — Через реку. — помотал головой и сплюнул от бессилия вспомнить, как спросить про брод. — Гарса77, — вспомнил по-бурятски.

Вож поднял на него красные равнодушные глаза. Илейка Ермолин повторил вопрос. Старик махнул рукой в верховья реки. Сказал, что до ближайшего брода два дня идти пешим, день ехать на оленях.

— Вот тебе и далеко! — Похабов торжествующе обвел взглядом свое войско. — Спешить надо. Если переправится Куржум — его не догнать! Считай, упустили!