Времени нет - Рустем Халил

Оказывается, лететь, не думая о Несостоявшемся — это так просто.

Может, поэтому раньше судьба мешала мне встать на самокат? — Она знала, настолько важным станет тот ветер, что я почувствую здесь, рядом с мальчишкой, который в чьих-то глазах оказался моим сыном.

Стадион размером с Одесскую область сузился до размера морской раковины — и я мог, как маленький мальчик, водить пальцем по ее краям.

И, не в силах сдержать восторг, вырывавшийся из меня, я закричал.

В конце концов для этого крика в городах и существуют оазисы, которые называют стадионами.

Орест оказался не из тех детей, кого может смутить детство взрослого. Не сбавляя хода своего самоката и двигаясь заподлицо со мной, он влил свой крик в мой.

Двое сумасшедших, кричащих и летящих расчерченными дорожками.

Двое птенцов, выпрыгнувших из гнезда.

Такой крик — это иллюзия. Кажется, он всегда с тобой, но на самом деле ты вынимаешь его не чаще, чем покупаешь новую машину. Я сейчас не о крике ненависти, не о крике боли. Я о том, который, раздвигая ребра, позволяет увидеть душу. О настоящем крике. О крике свободы.

Его накопилось во мне достаточно, чтобы наполнить весь город.

5.6

Орест свесил ноги из колонки, вдвое выше его, и звенел на гитаре. Трудно было понять, что блестит сильнее — лакированная противня или глаза. Как он залез на колонку, было не меньшей загадкой, чем то, откуда он взял гитару.

Оставив самокат на краю дорожки, я нашел нераскрытый пакет с питьевой водой и, потянув пол-литровую бутылку, упал на зеленую от кончиков до корней траву. Орест кивнул мне. Ему не хотелось разговаривать — кто разговаривает, когда в руках гитара? Мне не хотелось разговаривать — кто разговаривает, когда, сделав большой глоток, лежит, закинув руки под голову, над ним вечное небо, а рядом рассказывает свои истории гитара?

Неудивительно, что я вздремнул.

Я не был страстным поклонником «Времени нет» — просто рядовой слушатель, который не меняет радиоволну, если ему попадается хорошая песня. А у группы Олеся Мицного было немало хороших вещей. "Фиалку в конверте" я мог после третьей рюмки по памяти спеть в караоке, если туда не набилось достаточно для моего смущения дам. «Времени нет» были живой классикой, помещаемой в хрестоматию, но еще способной собирать стадионы. Такие группы масштабны настолько, что ты любишь их по привычке, в знак признания качества, но вряд ли соберешь из их песен отдельный плейлист.

Когда, встревоженный солнечным жучком, крадущимся мимо по щеке, я открыл глаза, то увидел фронтмена «Времени нет» Олеся Крепкого, и у меня возникло ощущение, что напротив — двоюродный дядюшка, на лицо которого ты чаще попадаешь в запыленных фотоальбомах, чем видишь. вживую.

Крепкий сидел на раскладном стульчике — кто-то назовет его рыболовным, но мне ближе по душе определение «режиссерский». Расставив ноги и сжимая в руке моток черного кабеля, он смотрел на меня с каким-то нездоровым интересом. Возможно, музыкант удивлялся наглости незнакомца, пробравшегося на закрытый до концерта стадион и развалившийся неподалеку от места, где монтировали сцену. Впрочем, мне было безразлично его удивление.

Я встал на локоть, и крепкий кивнул мне здороваясь. Я кивнул в ответ.

Сцена шумела десятком голосов, кто-то тянул тяжелый ящик. Колонка, на которой сидел Орест, была пуста. Встав, я обнаружил только его самокат, оставленный под сценой.

— Он неплохо вас научил, — оказывается, Крепкий видел, как я усваивал новый вид транспорта.

Был определенный налет неестественности в том, что музыкант, которого ты знаешь в одностороннем порядке много лет, вдруг приобретает плоть и кровь и пытается начать разговор с тобой. Ноги гудели, и я присел на ящик с инструментами, оставленный на беговой дорожке.

— Взрослые думают, что они обучают детей. На самом деле все наоборот, — крепкий, похоже, надел плащ Маленького принца. — Вы так не считаете?

Ему явно хотелось общения, а у меня не было причин для невежливости.

— Я не так часто имел дело с детьми. Не то чтобы я их умышленно избегал — так уж сложилось, что среди моих близких друзей нет семейных людей, да и сам я семьи не завел, — я сказал чистую правду: мои друзья, узнав радость отцовства, перестали быть близкими, а Артур был холост. — Как вышло, что вы знакомы с Орестом? — я воспользовался возможностью задать вопрос, зародившийся у ворот стадиона.

— Нас познакомила удивительная женщина, — крепкий закатил глаза. Наверное, он выглядит так, когда создает свои лучшие песни. — Это произошло всего три дня назад, но кажется, что прошел год. Безумный был день, я уже и не пытаюсь понять, как оно все получилось. А завершился он здесь на стадионе. Всего этого еще не было, — крепкий провел ладонью и стер сцену, оставив голое поле, — Зуб взобрался на деревянный поддон и играл нам на гитаре. Была уже почти ночь… нам пришлось украсть его из приюта… Не спрашивайте, как это произошло, — я же говорю, день был сумасшедший. А потом гитару взял я и сыграл новую песню, написанную в тот же вечер, представляете? Но если бы мне предложили, чтобы Хендрикс спустился с небес на один день, чтобы научить меня играть левой рукой и дать совместный концерт, я бы не променял того волшебного часа в день с Джими.

Я смутился, словно застал Крепкого в интимный момент, когда в мужчине просматривает то сокровенное, что его можно доверить только близкому другу за третьей кружкой пива. Не желая увидеть признаков покаяния, которое часто следует за внезапным признанием, я опустил голову, будто воспоминания музыканта пробудили во мне собственные.

Красная дорожка казалась мягкой, как сыр, хотелось нажать рукой и проверить, не останется ли след.

— Вы имеете отношение к музыке? — вопрос Крепкого прозвучал неожиданно, и я сначала растерялся.

— Я адвокат по уголовным делам.

Крепкий уже не закатывал глаз. Он был удивлен — будто такой человек, как я, не мог заниматься уголовными преступлениями.

Я решил завершить этот странный разговор, отряхнул холош и встал. Крепкий