Финист – ясный сокол - Андрей Рубанов

Мы обнялись, и он лёг на воздух, ловко на лету надев свой великолепный переливающийся панцирь.

Я же, проводив его взглядом, ощущая благодарность, и ещё самодовольство – ведь не у каждого есть такой могущественный, высокопоставленный и преданный друг, – вернулся к себе домой.

Повторяю: как выглядит моё пристанище, я не скажу, и даже намёка не сделаю. Могу сообщить, что входа в мой дом нельзя заметить ни с земли, ни с неба. И ещё скажу, что вокруг дома я устроил несколько тщательных тайников, – там хранил свои особенные ценности, редчайшие, накопленные за долгие два десятилетия бродяжьей жизни.

Залез в один из таких тайников, вскрыл его и извлёк золотую нитку.

Сдул пыль, обтёр локтем. Золото – это вам не серебро и не бронза; золото не тускнеет.

Золотая нитка блестела так, словно её только что изготовили.

Искренне признаюсь, что почитаю и всегда почитал золото и драгоценные камни. Вся наша малая и сильнейшая летающая раса – бесконечно влюблена во всё, что сверкает; в лучшее и самое дорогое. Эту страсть нельзя ни отменить, ни преодолеть. От рождения мы все следуем за золотым сиянием. Уж не знаю, хорошо это или плохо. Но так уж мы устроены, летающие полубоги.

Тайник был задуман удачно, и я вновь запечатал его и замаскировал, и замёл следы. Сейчас пустой – он мог пригодиться мне в будущем.

В искусстве делать тайники я достиг многого, но знаниями своими здесь делиться не намерен: эти знания спасли мне жизнь и, может быть, ещё спасут.

Я сунул моток золотой нитки за пазуху, долетел до дома, там помылся и переоделся.

Золота у меня хватало, а вот с чистыми рубахами и штанами была проблема; мне приходилось раз в неделю стирать всё самому, песком в ручье; от стирки вещи приходили в негодность каждый год. Новую одежду, взамен ветхой, приходилось заимствовать у дикарей; а где ещё? Их рубахи были мне сильно малы, чтобы налезло – приходилось делать надрезы на спине и пониже шеи.

Иными словами, выглядел я тогда не слишком блестяще. Но сегодня подобрал из того, что было, всё самое лучшее, и заново перевязал все завязки; достал горшок с жиром и смазал сапоги и доспехи.

Золотую нитку тоже обтёр сальной тряпкой: высверкнуло так, что глаз дёрнулся. Остался доволен, сунул ценность в кожаный мешок, стянул тесьмой.

Правда, есть на свете нечто дороже золота.

Это люди и твоя с ними связь.

Богатство можно обменять на жизнь, на благополучие, даже на любовь – но никогда нельзя обменять на доверие.

Так вышло, что я обрёл богатство – но насовсем лишился доверия людей.

Меня проклял даже мой собственный отец. Но я его не виню.

5.

В первые годы после изгнания я ещё наивно полагал, что меня быстро простят и позволят вернуться. Мне думалось, что приговор – демонстративный. Что меня наказали не ради буквы Завета – а для острастки; чтоб другим было неповадно.

Пройдёт два, три года – и совет жрецов и вельмож пересмотрит моё дело. Так я мечтал.

Привыкание к жизни внизу далось мне мучительно. Я страдал от жары, сырости, а больше того – от одиночества. Месяцы и годы тянулись в тоскливых раздумьях и надеждах. Помыкаюсь года три, рассуждал я, ну четыре года, ну пять лет – а потом князь и жрецы помилуют дурака, совершившего ошибку по юному недомыслию.

Я много летал в те первые времена, поднимался на громадные высоты, совершал длительные путешествия к окраинам материка. Я не понимал, что мне делать, я был в отчаянии. Я кружил вокруг города, и несколько раз проник внутрь, рискуя быть убитым охраной. Я даже сумел попасть в родительский дом, побывал в собственной комнате, и плакал, перебирая собственные детские игрушки.

Отец отрёкся от меня, как того требовал Завет. Но в моей комнате – оставил всё, как было. Не передвинул ни единого предмета. Мои мячи для игр, мои учебные клинки, мои доспехи для тренировок, мои рисунки, мои книги, мои молитвенники, мои школьные дневники, мой шлем, мои ножи, мои праздничные рубахи, расшитые золотом, – всё пребывало в полной сохранности.

Отец, конечно же, продолжал меня любить, помнить обо мне и надеяться на моё возвращение.

Он был влиятельным и богатым человеком. Если бы он захотел – он бы спас меня. Он мог упасть в ноги князю и жрецам. Добиться смягчения приговора. Пожертвовать на Храм часть своего золота.

Жрецы очень любят, когда жители Вертограда отдают сбережения в пользу Храма.

Он мог бы меня спасти, да.

Мог хотя бы попытаться. Но не попытался.

Я точно знал: ради меня он никуда не пошёл, никого не попросил, ничего никому не предложил.

Пока я, арестованный, пребывал в узилище, в доме стражи, пока меня допрашивали, пока меня судили, – мой отец сидел дома, ни в чём не участвовал и ни с кем не разговаривал, ни разу не вышел на люди. Он прислал князю письменное отречение от сына, чрезвычайно краткое, в одну фразу – оно было оглашено перед объявлением моего приговора.

Я не виню отца ни в малейшей степени, и моё к нему сыновнее почтение не стало меньше ни на гран.

Отец отрёкся от меня формально.

Так было принято. Так было записано.

Мой отец был пожилой человек, почти старик.

В юности мы все революционеры, а в старости – консерваторы и ревнители традиций.

Чем ты старше – тем крепче привязываешься к своему племени. Тем яростнее желаешь сохранить древние заветы, верования, уклады, обычаи и результаты опытов.

Отец не мог поступить иначе.

Завет предписывал отречение – отец исполнил.

Когда я первый раз, спустя три года после бегства, перед рассветом, в самое тихое мёртвое время, бесшумно проник в собственную комнату, рискуя быть пойманным в любой момент, – я понял, что на самом деле – не отрёкся.

Остался со мной.

Жаль, я уже никогда не смогу его поблагодарить.

Пока наш благословенный город плавал в небесах, столетие за столетием, – внизу жизнь шла своим чередом, развиваясь и усложняясь. Народы, некогда дикие, постепенно преобразовались в сильные цивилизации.

У нас, бронзовокожих, не было монополии на знания.

Знания не принадлежат никому в отдельности, но являются достоянием всех мыслящих существ, сколько их есть.

Процветали не только мы.

В разных концах срединного материка, на востоке и на западе, нижние люди учились воевать, торговать, врачевать и строить, приручали животных, составляли звёздные карты, придумывали себе богов и демонов, а главное – понемногу привыкали договариваться друг с другом, устанавливать законы и правила общежития. Некоторые из подобных цивилизаций достигли впечатляющих результатов в самых разных областях – в землепашестве и скотоводстве, в ремёслах, в искусствах, в мореходном деле, в политическом порядке.