Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Моя дорогая жена, из всего семейства ты знакома только с моим зятем-аристо!

– И что? Я их всех отлично себе представляю. Теперь ваш черед читать, Огюстен!

– Лучше я! – отозвалась Жермена. – Огюстен потерял свои очки. Только у нас письмо не такое длинное, как ваше.

После короткой паузы она стала читать:

Дорогой папа! Дорогая Жермена!

Надеюсь, вы здоровы и будете рады получить уже второе письмо в Ансену, где вы теперь живете вдали от города и всего, к чему привыкли. Как я и писала вчера дяде Жану, моя жизнь здесь располагает к отдыху и покою. Я окружена комфортом. Замок не очень велик, но в нем запросто поместилось бы четыре таких дома, как наше милое обиталище на улице Мобек. Скоро к нам приедет фотограф и сфотографирует и поместье, и всех нас. Это идея Жерсанды, моей дорогой мадемуазель, как я до сих пор часто ее называю. Это она настояла, чтобы мы все сфотографировались и отправили вам снимки.

Я снова занялась шитьем, и у моего малыша уже сейчас внушительное приданое. Для меня это удовольствие, и я даже собираюсь сшить для Розетты свадебный наряд. Жермене будет интересно узнать подробности. Платье будет из бежевого атласа, на корсаже спереди – вышивка с цветочным мотивом, украшенная жемчужинами, рукава с буфами и красивый длинный шлейф. Моя дорогая подруга усердно занимается – в октябре у нее экзамен. Благо, здесь у нее масса свободного времени.

Что же еще вам рассказать, зная, что дядюшка уже прочел вам длинное письмо, которое я ему написала? Папа, я не прочитала ни слова, написанного твоей рукой. Все новости я узнаю благодаря Жермене. Я хочу знать, сердишься ли ты на меня до сих пор за все те неприятности, которые свалились на вас по моей вине. Ответь мне, пожалуйста. И если в ближайшее время ты выберешься в Сен-Жирон, могу я попросить тебя заехать к Магали Скотто, которую теперь называют вдовой Берар? Дашь ей мой адрес, пускай она напишет мне, если захочет, и расскажет, как дела у нее и у моих бывших пациенток. Спасибо тебе заранее, дорогой папочка!

Крепко целую тебя и Жермену.

С любовью,

Анжелина

Жермена задумчиво смотрела на листок в руках мужа, потом осторожно провела по нему пальцем – там, где была подпись Анжелины.

– Ради нас она особенно не старается! – пробурчал себе под нос Огюстен.

– Глупости! – возразил Бонзон. – Ну-ка, покажи ваше письмо, Жермена!

– Держи, Жанно!

Теперь и горец разглядел на бумаге пятнышки с неровными краями, которые местами чуть размыли фиолетовые чернила.

«Племянница плакала, когда писала своему отцу-упрямцу! Девочка она аккуратная, любит во всем порядок. Может, нарочно оставила эти следы, или так плакала, что ничего и не заметила?» – спросил он себя.

– Что вы там увидели? – с раздражением поинтересовался сапожник, вглядываясь в хмурое лицо шурина.

– Если в ближайшее время не ответишь Анжелине, я дам тебе такой пинок под зад, что приземлишься в самом Лозере, где твоя дочка плакала, когда писала тебе письмо! Твоя единственная дочка, ведь сыновья умерли еще детьми, если я правильно помню! Та самая дочка, с которой ты даже не попрощался в тот день, когда они уезжали на поезде!

Огюстен пожал плечами, но на лице его отразилось волнение.

– Foc del cel! Не учи меня, Жан! – С этими словами он развернулся и пошел к своему дому. – Если надумаю, съезжу к ней в гости!

– Я сто раз тебе говорил: ты – трус, Огюстен! – крикнул ему вслед Бонзон и снова полез на крышу.

– Милая моя Албани! – вздохнула Жермена. – Всегда эти мужчины портят нам удовольствие!

– Я уже привыкла. Надеюсь, наша Анжелина всем довольна.

– Конечно довольна! Живет в замке с богатым мужем, скоро родит ребеночка. О чем ей грустить?

– Вы правы, я говорю глупости. Увидела пятнышко от слезы и напридумывала бог знает чего! Хотя… Жермена, вы-то писать умеете… Может, спросите в своем письме, почему Анжелина плакала?

– Из-за своего отца, конечно! Огюстен такой упрямый. А на самом деле у него душа болит, так он по ней скучает. Я напишу письмо Анжелине. После обеда Огюстен ляжет отдохнуть, я приду к вам и напишу!

– Спасибо! Тогда я пойду. Пора кормить Бруно. Я все болтаю и болтаю, а мой pitchoun слушает и не шелохнется даже!

Албани поцеловала ребенка и потерлась щекой о его щечку. В тысячный раз в глубине своего сердца она поблагодарила Анжелину и Луиджи. Если бы не их помощь, у нее не было бы этого славного мальчугана, которого она так любит и готова ласкать ежеминутно.

В замке де Беснак, в Лозере, вторник, 19 сентября 1882 года

Густой туман окружил старинный замок, и его крытая черепицей крыша заблестела от влаги. Из печных труб шел дым, теряясь на фоне белесых облаков. Близился вечер. Как обычно, Ан-Дао обошла дом, зажигая всюду керосиновые лампы. Их золотистый свет успокаивающе действовал на мадемуазель Жерсанду.

– Спасибо, моя крошка! Не люблю сумерки. Когда зажигается свет, я чувствую себя лучше.

– Я это знаю, мадемуазель. Как только заходит солнце, я вспоминаю о вас и бегу за спичками.

– У тебя золотое сердце, Ан-Дао! Но почему ты не принесла в гостиную дочку? Если она станет плакать там, наверху, мы не услышим.

Юная аннамитка улыбнулась и, когда была зажжена последняя лампа, подбросила поленце в камин.

– Не тревожьтесь, мадемуазель, Дьем-Ле крепко спит. Сейчас принесу вам чай и поднимусь посмотреть, как она.

Из соседней комнаты послышались звуки фортепиано. Прежде это была столовая, теперь Луиджи поставил там инструмент и занимался музыкой. Убаюканная концертом Вивальди, Жерсанда думала, что никогда еще не была так счастлива.

«Мы прожили прекрасное лето, – говорила она себе. – Все эти пикники на берегу озера, ужины на террасе с видом на заход солнца, прогулки в Манд в берлине[31]моего отца, которая до сих пор на ходу! Луиджи купил на ярмарке пару отличных лошадей – послушных и выносливых…»

Пожилая дама вздрогнула, когда Ан-Дао поставила перед ней поднос с чайными принадлежностями.

– Я вспоминаю наше чудесное лето, – сказала ей Жерсанда. – Анжелина была так хороша в светлых платьях, с развевающимися на ветру волосами… А ведь ее мачеха Жермена и супруга Жана Бонзона Албани подумали, что она плакала, когда писала отцу письмо! Они обе очень славные. Анжелина удивилась, когда прочла об этом в письме из Ансену. Оказалось, что в тот день, когда она запечатывала свою почту на террасе, начался дождь и несколько капель упали на бумагу. А тетушка Албани моментально разволновалась!

– Я ее понимаю, мадемуазель. Они любят Анжелину так же, как и мы.