Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

* * *

Дорогие читатели!

Я с нетерпением ждала новой встречи с нашей дорогой повитухой – прелестной молодой женщиной с глазами цвета фиалки, такой же милой и скромной, как этот цветок, традиционно олицетворяющий добродетель и смирение. Для меня фиалка отныне неразрывно связана с одной из моих героинь, чья сложная судьба навеяна Пиренеями.

В Анжелине воплотились черты многих замечательных, преданных своей профессии женщин, которые на протяжении веков заботятся о роженицах и помогают свершиться величайшему чуду рождения.

На страницах романа я упоминаю о некоторых проблемах, в наши дни, казалось бы, решенных, но в конце XIX – первой половине XX века, когда аборты и любые методы контрацепции были порицаемы и наказуемы, эти обстоятельства могли сломать женщине жизнь. Как ни странно, в обществе бытовало мнение, что нежеланное дитя лучше отдать в приют или подбросить.

Анжелине, вышедшей замуж за любимого и пользующейся заслуженным уважением жителей горного городка в коммуне Сен-Лизье, что на юге Франции, предстоят новые испытания. И она преодолеет их с присущим ей мужеством. Стремление к справедливости и новаторский подход к профессии, конечно же, ей в этом помогут.

Надеюсь, этот роман понравится вам так же, как и предшествующие, ведь именно ваша читательская любовь и поддержка неустанно направляют меня на пути литературного творчества, и я бесконечно вам за это признательна.

Ваш друг

Мари-Бернадетт Дюпюи

Арьеж, дорога на дю Сарайе, суббота, 6 мая 1882 года

Анжелина присела на замшелый каменный парапет. Внизу, под узкой аркой моста, меж больших камней журчал ручей. Окружающий пейзаж радовал глаз зеленью. Землю щедро устилали папоротники, листва казалась изумрудной, словно бы дышала жизненной силой. На полянах розовели мелкие цветочки смолевки, в воздухе явственно ощущался аромат молодой травы. Успев наглядеться на засушливые равнины Галиции[1], молодая женщина с наслаждением вдыхала насыщенный, острый запах близкого леса.

– Луиджи, поторопись! – позвала она.

– Я почти закончил! – послышался веселый, приятный мужской голос. – Не могу же я появиться перед дядюшкой Жаном и тетушкой Албани таким чумазым!

Перегнувшись через перила, она увидела черные волосы мужа и его просторную белую рубашку. Зачерпывая воду горстями, он орошал ею лицо и шею.

– Я бы тоже с радостью умылась, но ты запретил мне спускаться по склону!

– Там скользко! – отметил муж. – Даже если бы я тебя поддерживал, ты все равно могла бы упасть!

Инстинктивно Анжелина обхватила ладошками свой едва округлившийся живот. Там, в тепле материнского лона, росло и развивалось их дитя. Она поняла, что беременна, в конце февраля. Они как раз остановились на ночь в таверне у дороги на Сантьяго-де-Компостела. Несложный подсчет убедил ее, что ребенок был зачат под крышей замка де Беснаков в Лозере, где они провели несколько недель после Рождества. Оттуда они вернулись в Сен-Лизье, старинный горный городок на реке Сала, и стали готовиться к отъезду. Кюре местной церкви отец Ансельм дал им свое благословение. Зная, что молодожены проведут несколько месяцев наедине друг с другом, он шепотом позволил им «сближаться, но не чаще чем дважды в неделю». Эта формулировка немало позабавила Жерсанду де Беснак. Мать Луиджи, убежденная протестантка, воскликнула:

– Дети мои, разве это грех – любить друг друга, когда ваш союз благословила Церковь? В паломничество вы отправляетесь или на прогулку – какая разница? Что меня больше всего раздражает в католической вере, так это как их кюре любят налагать епитимьи и совать свой нос во все дела прихожан! Я считаю, если уж хочешь покаяться, то говорить надо с Господом, без посредников. А еще наши пасторы имеют семьи, как и должно быть!

Когда возмущение Жерсанды улеглось, Анжелина и Луиджи надели скромные одежды и коричневые накидки пилигримов, закинули за спину по дорожной сумке и пятого января отправились по дороге, ведущей в Сантьяго-де-Компостела. Долгое путешествие оставило о себе много воспоминаний, которыми они намеревались непременно поделиться со своими близкими. Жану Бонзону, гордому горцу с мятежным нравом, и добрейшей Албани, его супруге, суждено было стать их первыми слушателями.

– Я готов, дорогая! – объявил Луиджи, ступая на мост. – Можем идти дальше.

– Мы уже почти в Бьере, – отозвалась молодая женщина. – Мне так хочется снова оказаться дома! Но сейчас мне почему-то стало страшно. Мы не получали оттуда новостей с Пасхи. Что, если, пока нас не было, случилось что-то плохое? И я так соскучилась по Анри! Я очень рада, что сегодня мы будем спать в доме моего дяди, но, если бы я только могла, я бы прямиком отправилась домой, к сыну!

Растроганный словами жены, Луиджи, этот вечный странник, поспешил ее обнять. Он нежно поцеловал Анжелину в лоб, намотал на указательный палец прядку ее медно-рыжих волос. Он заглянул ей в глаза – эти два бездонных аметиста, обрамленных длинными золотистыми ресницами.

– Завтра в полдень мы сядем в дилижанс, следующий в Сен-Жирон, оттуда до Сен-Лизье рукой подать. Уже завтра ты увидишь и Анри, и мою матушку, и Октавию, и своего отца, и нашу Розетту! Господи, я совсем забыл о Спасителе, твоей собаке!

– И о Мсье Туту, пуделе моего крошки-сына!

– Анри уже большой мальчик, дорогая, ему три года, не называй его так. Очень скоро у тебя появится настоящая крошка…

Луиджи окинул молодую женщину взглядом. Все это время он старательно делал вид, что радуется предстоящему отцовству. Однако, как он себя ни уговаривал, ему было тревожно и… он испытывал некоторое раздражение. Вскоре после свадьбы им пришлось отправиться в это паломничество, а еще через четыре с половиной месяца между ним и Анжелиной встанет новорожденный. Он предпочел бы полнее насладиться общением и близостью с супругой, не деля ее ни с кем.

– О чем это вы задумались, Жозеф де Беснак? – шутливо спросила Анжелина. – Вы вдруг так посерьезнели, даже помрачнели…

– Я размышляю о том, что вы только что сказали, мадам! – ответил он все в том же шутливом тоне. – Еще минуту назад я наслаждался нашим путешествием тет-а-тет, хотя, признаться, другие пилигримы слишком часто нарушали наше уединение. Но теперь ваш страх передался мне. Неужели матушка захворала? И осталась ли хотя бы баночка фуа-гра у Октавии в кладовой?

Они засмеялись и порывисто обнялись. Бесконечная нежность и взаимопонимание придавали их страсти особенную прелесть. Они были не только возлюбленными, но и задушевными друзьями.