Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

У п о л н о м о ч е н н ы й (перебивая): «Не я говорю, а комиссия из Москвы, в которую я даже не вхожу, и из дружбы к тебе просто и бескорыстно помогаю. Клянусь детьми! Наливай еще по одной».

Перезвон стекла.

У п о л н о м о ч е н н ы й: «О-о-о-х!… Хорош коньячок! Хорош!»

Шелест фольги, хруст, чавканье, щелчок зажигалки.

В и н о д е л: «Если это отдать, то нам нет смысла работать».

У п о л н о м о ч е н н ы й: «Работать никогда нет смысла, смысл, чтобы заработать».

В и н о д е л: «Я вас прошу, Прохор Аверьянович, давайте вот так».

Заскрипело перо на бумаге. Долгая пауза.

У п о л н о м о ч е н н ы й: «Ну, ладно… Я постараюсь их уговорить. Но к этому плюс трехкомнатная квартира в Москве… В центре».

В и н о д е л: «Я это не осилю. Ведь есть Докуевы? У них и связи в Москве. Пусть купят, все оформят…»

У п о л н о м о ч е н н ы й: «Хорошо… с тебя это… А Докуевым – смотри ни слова. С ними отдельная песенка».

В и н о д е л: «Ха-ха-ха, какое «слово»? Рад даже буду. Зажрались гады. За людей никого не считают, за спиной Ясуева что хотят, то и делают».

У п о л н о м о ч е н н ы й: «Разберемся… Ну, за это дело выпить надо».

Долгое молчание. Перезвон стекла, щелчок зажигалки, шелест фольги.

У п о л н о м о ч е н н ы й: «За нашу Родину и партию, которые нас кормят и поят!»

В и н о д е л: «За Вас, Прохор Аверьянович!»

С затаенным вниманием подслушивающий эту речь Самбиев встрепенулся, поняв, что дело состоялось, и воротилы вот-вот выйдут в приемную. Заметался он возле пульта селектора, не знает, на какую кнопку нажать – горят одновременно пять-шесть. Решение пришло неожиданно, он резко вырвал розетку, обесточил систему и только сел на свое место, как вошла Светлана.

– Не спрашивал? – задыхалась она и, услышав отрицание, завозилась возле холодильника.

Потом она уселась на рабочее место, осмотрела себя в зеркальце, успокоилась на мгновение и вдруг вновь зажглась:

– Ты представляешь, жена этого, – она указала на дверь Цыбулько, – там была. Раньше зачуханная, в калошах ходила, а теперь вот на таких шпильках… А ходить не умеет, вот так ковыляет, – Светлана выбежала в центр приемной и засеменила, кривя полусогнутые ноги, виляя неестественно тазом.

– Ха-ха-ха, – от души, несдержанно расхохотался Арзо, и надо же именно в это время открылась дверь уполномоченного.

Цыбулько и Бабатханов, поглощенные своими глобальными мыслями, большими цифрами, не обратили внимания на застывшую в немых позах молодежь. Винодел даже не попрощался – он уже «откланялся», и только уполномоченный в дверях бросил, что будет завтра.

На следующее утро уполномоченный соизволил принять Самбиева. Цыбулько не привстал, руки не подал, смотрел тяжелым взглядом на удивленного дембеля. А удивляться Самбиеву было от чего: просторный, светлый кабинет, красивая строгая мебель, кожаные сиденья и, главное, сам хозяин: совсем другой человек – холеный, надменный, недоступный; в шикарном костюме, с красивыми запонками на белоснежных манжетах, с золоченым гербом СССР на лацкане пиджака.

– У меня штат заполнен, – пробубнил Цыбулько, и на вопрос Самбиева о КЗоТе, об обязательном трудоустройстве после службы, уполномоченный раздраженно рявкнул, – какой «КЗоТ»? Что за вздор? Ты глухой что ли?… Если Аралин даст дополнительную вакансию – посмотрим.

Вспотевший от невнимания Самбиев, проклиная «свинью» Цыбулько, поплелся к управляющему делами Совмина – Аралину.

– Из грязи в князи, – проворчал Аралин, вспоминая Цыбулько, а потом предложил Арзо должности в других подразделениях. – Там и должность выше, и оклад побольше и нет этого «мужичка», – уговаривал он протеже Россошанских.

Однако Самбиев уперся в прежнюю должность, говорит, и по закону положено, и работа знакома, и коллектив свой. Только ему ведомо, что, завороженный вчерашним подслушанным разговором, он всю ночь не спал, представлял, как по указанию Цыбулько, будет проверять работу Докуевского сокодавочного цеха и как будет с ними жесток и беспощаден, и до того замечтался и возбудился, что только под утро заснул с ощущением собственного могущества и величия… Не в той степени, но так же неотступно эти грезы преследовали его и днем, и теперь, когда казалось, что он схватит за горло Анасби Докуева, как Лорса Шалаха Айсханова, ему вдруг бывший шеф отказывает, а фавор предлагает иное подразделение. Нет, Арзо что-то учуял, подсказывает ему интуиция или юношеский максимализм, что он нащупывает тропку к большим финансам, что он будет в сфере дел и событий, что он добьется благорасположения у Цыбулько, и рьяно просит Аралина помочь ему устроиться именно туда, обещает, что в долгу не останется, он не Цыбулько.

– Ладно, – соглашается Аралин и как бы про себя добавляет, – свой человек там нужен… В крайнем случае выбью дополнительную вакансию.

Аралин звонит Цыбулько, и не напрямую, а через секретаря; говорит не как раньше – очень вежливо, даже просяще.

– Ну, может, сегодня? – слышит Арзо, как упрашивает управделами уполномоченного. – Ведь он живет на краю света, в Ники-Хита. Туда-сюда кататься – тоже не… Что? Да, в Ники-Хита. Вы знаете это село? А, слышали?… Хорошо… Спасибо… Большое спасибо.

В тот же день на три часа Самбиеву назначен прием. Уполномоченного нет ни в три, ни в четыре. Раздосадованный Самбиев вышел из здания, на всякий случай решил немного подождать у парадного подъезда, выкурил уже третью сигарету, и наудачу из подъехавшей черной «Волги» вышел Цыбулько, в добротном шерстяном пальто, без головного убора.

Пока Самбиев думал, подойти ему сейчас или следом в приемную, Цыбулько заметил его и поманил слегка пальцем. Скорой иноходью бросился Арзо и с обидой подумал, кто идя к уполномоченному ниже кланяется: винодел – вчера, или он – сегодня; с сожалением понял, что конечно он – нищий, безработный, в перештопанное одетый.

– Завтра в девять будь у меня, – только это сказал Цыбулько и быстро удалился в здание, оставляя после себя непонятно-смешанный, завидный аромат.

Долго смотрел Арзо вслед уполномоченному, видел, как по стойке «смирно», отдав честь, выстроились милиционеры