Читающая по цветам - Элизабет Лупас

– Нет, как раз последнее я прочту. В нем только одно четверостишие.

Внезапно в комнате наступила гробовая тишина. В четвертом четверостишии было что-то такое, от чего в жилах стынет кровь. Королева стояла молча, будто пораженная громом, казалось, прочитав слова Нострадамуса, она подпала под его колдовские чары.

– Мэри, – промолвил Дарнли. – Мэри. У тебя не будет четырех мужей, будет только два – юный король Франции и я.

Королева подняла голову и вышла из оцепенения.

– Ты прав. – Она улыбнулась. – Хорошо. Мы не станем верить этим пророчествам или продолжать их обсуждение, будь то с нашим советом или без оного. Мы сделали свой собственный королевский выбор.

И она, размахнувшись, швырнула пергамент в огонь. Таинственные чернила, которые использовал месье де Нострадам, сопротивлялись огню дольше, чем сам пергамент; секунду казалось, что его слова плывут сами собой на языках пламени. Затем красные восковые печати начали взрываться, производя яркие вспышки, и пророчества исчезли в огне.

– Зашифрованные заметки, – сказал Дарнли. – Секреты твоей матушки. Сожги их тоже, моя Мэри. Освободись от прошлого, и мы вместе будем править в новом королевстве всеобщего благоденствия.

Королева колебалась. Ларец стоял открытый, и я видела лежащие в нем бумаги. Как тщательно Мария де Гиз накапливала и хранила сведения о позорных секретах и преступлениях шотландских вельмож, дабы ее дочь могла ими воспользоваться. Как раз эти самые вельможи и окружали сейчас ее дочь, от Дарнли и его отца графа Леннокса до Морэя, Роутса, Мэйтленда и дюжины прочих. Каждый из них готов бы был пойти на убийство, лишь бы самолично завладеть секретами старой королевы; никто из них не желал, чтобы его тайны стали известны остальным.

– Сожгите их, сестра, – сказал граф Морэй.

– Да, сожгите, – подхватил Леннокс. – Прямо сейчас.

Я была потрясена – неужто все страдания и все смерти, которые принес с собою серебряный ларец, были напрасны?

– Мадам, – сказала я, – я вас умоляю. Не сжигайте эти бумаги. Сохраните их. Поместите их в надежное место и прочтите позже, когда вы будете одна. Не показывайте их никому.

– Мэри, – произнес Дарнли. Он подошел к ней вплотную и взял ее за руку; голос его зазвучал хрипло и страстно. – Моя Мэри. Сожги их, не то мне придется покинуть тебя – ибо я не могу стерпеть, чтобы между нами были какие-либо секреты.

«Не слушайте его, – подумала я. – Иначе все изменится. О, мадам, все ваше будущее изменится, если вы сейчас послушаете его. Опустите глаза, посмотрите вниз, поглядите, как бутоны желтого петушьего гребня липнут к его башмаку, взгляните, они налипли уже на оба его башмака и даже на чулки…»

Королева вынула зашифрованные бумаги из ларца и бросила их в огонь.

Я вскрикнула от ужаса. Я бы подбежала к камину и своими изрезанными руками выхватила бы их из пламени, если бы Нико не удержал меня.

– Уже поздно, – сказал он. Все остальные громко кричали, и шум их голосов сливался с потрескиванием огня в каминах и стуком дождя по оконным стеклам.

Он произнес это вполголоса, для меня одной.

– Их больше нет.

– Значит, все было напрасно! – Я заплакала. Я старалась успокоиться, но не смогла. – Все было напрасно, Нико! Смерть Алесандра. Смерть Уота Кэрни. Рэннок Хэмилтон. Все это было зря!

– Нет, не зря. Ты выполнила свое обещание, данное старой королеве. А молодая королева сама выбрала свой путь и должна будет пройти по нему до конца.

– Этого недостаточно.

– А по-моему, достаточно. Возможно, мы еще услышим об этих пророчествах – ведь она так и не прочла вслух их все. Помнишь, как я сказал тебе, что мир бы изменился, если бы ты не взяла ларец?

– Помню.

– Быть может, мир снова изменился теперь, когда ларец, наконец, был открыт. Нам не всегда дано понять пути, которые выбирает судьба, ma mie.

– Ларец, – произнесла королева. Внезапно все разговоры снова стихли. – Сам ларец принадлежал моей матушке. Я сохраню его. Разумеется, его надо будет почистить. Возможно, когда-нибудь я положу в него свои собственные письма.

– Отличная мысль, моя Мэри, – одобрил Дарнли. – Он очень красивый – я буду посылать тебе письма и стихи, чтобы было что в него положить.

Они явно никого не замечали, кроме друг друга. Я присела в низком реверансе, стоявший подле меня Нико поклонился. Мы вместе вышли из зала, и никто не позвал нас обратно.

Тетушка Мар по-прежнему не могла осилить долгую поездку в седле из Эдинбурга в Грэнмьюар, но мы больше не могли медлить. Нико договорился, чтобы мы все из гавани Лита отправились морем в Эбердин, со свинцовым гробом Уота Кэрни в твиндеке[122] и лошадьми: Лилид и Диамантом – в трюме. Сейли остался в женской каюте с тетушкой Мар, Дженет, Юной МакЭлпин, мною и детьми, а Нико и мальчики: Дэйви и Джилл – отправились в путь на палубе, вместе с командой. Когда мы прибудем в Эбердин, оттуда можно будет медленно, часто отдыхая, двинуться в Грэнмьюар, везя тетушку Мар в паланкине. Дженет уже достаточно окрепла, чтобы ехать верхом, если мы будем продвигаться вперед, не спеша.

Мы проехали по скальному перешейку ясным июньским днем; небо было голубым-голубым, яркое солнце отражалось от спокойного моря. Замок Грэнмьюар по-прежнему стоял на своей огромной скале, как стоял уже четыре сотни лет. Над его воротами развевалось сине-золотое знамя Лесли из Грэнмьюара.

Мы дома. Наконец-то дома.

На этот раз мы не торопились в церковь, чтобы немедленно обвенчаться. Отец Гийом не мог поженить нас до получения разрешения от папы, а это может занять несколько месяцев или даже лет. Я не собиралась ждать так долго, и Нико тоже, но сначала надо было позаботиться о других вещах. Я видела, как отец Гийом и Нико о чем-то тихо беседовали по-французски, и мне показалось, что они близки к какой-то договоренности.

Я помогла тетушке Мар устроиться в ее солнечной комнате в юго-восточной башне и внятно втолковала Дженет, что ей ни в коем случае нельзя браться ни за какую тяжелую работу, покуда ее раны полностью не заживут. На следующий день после нашего приезда мы все собрались в церкви Святого Ниниана, и отец Гийом отслужил заупокойную мессу по Уоту Кэрни; Нико, Норман Мор и Робине Лури выкопали ему могилу на крошечном кладбище за церковью. Милый Уот, который был мне почти как брат и который умер, защищая моих маленьких дочерей. Я плакала по нему, пока у меня не осталось больше слез. По крайней мере, здесь, в Грэнмьюаре, где он родился, он будет спать спокойно, убаюканный неумолчным ропотом волн.