Читающая по цветам - Элизабет Лупас

– Я вам не верю, – сказала я.

– Ринетт, я должен тебе кое-что рассказать.

– Что-то хорошее?

– Нет.

Леди Маргарет промолвила:

– Мой слуга готов подтвердить свои слова под присягой.

– Месье де Клерак, – прервав молчание, произнесла наконец королева. Не mon cousin. Даже не «сьёр Нико». В ее голосе звучало искреннее потрясение. – Что вы скажете в ответ на это обвинение? Вы действительно взяли серебряный ларец моей матушки из потайного подвала? И он все это время был у вас?

Нико взял меня за плечи, мягко отстранил от себя и встал.

Нет, подумала я. Нет, нет!

– Да, – сказал он. Его голос прозвучал твердо и четко. – И нет. Да, это я забрал ларец из подвала под часовней Святой Маргариты. И сейчас он у меня. Но он не все это время был у меня – какое-то время он хранился во Франции, у вашей и моей бабушки, герцогини Антуанетты де Гиз.

– А она его открывала? – спросил Дарнли. – Она читала бумаги? А вы их читали?

– Когда я отослал ларец герцогине Антуанетте, он был закрыт на ключ, – ответил Нико; он не смотрел на Дарнли. – Когда она вернула его мне, он также был заперт. Я не знаю, видела ли она лежащие в нем бумаги, но сам я ларец не отпирал и бумаг не видел.

– Вы отдадите его мне сейчас же, – приказала королева. – Я жду возможности открыть этот ларец с того самого дня, когда ступила на шотландскую землю, и желаю получить его без промедления.

– Я не могу отдать его вам сейчас, мадам, – возразил Нико. – Только после того, как получу разрешение герцогини Антуанетты.

– Но мне не требуется ее разрешение. Ларец мой по праву.

– Я уже написал ей. Когда она ответит, я тотчас отдам его вам.

– В таком случае вы можете покинуть двор и не возвращаться, пока не получите это ваше разрешение. – Глаза королевы гневно блеснули. – И вот еще что – я запрещаю брак между вами и Марианеттой.

– Это, – с вспыхнувшим гневом взором ответил Нико, – должна решать сама Ринетт.

Я потеряла ощущение реальности. От вина меня слегка подташнивало и кружилась голова. Из покоев королевы я вдруг перенеслась в церковь Святого Джайлса, и меня снова окружали Морэй, и Роутс, и Рэннок Хэмилтон, и полдюжины воинов со шпагами наголо.

– Ринетт, прости меня.

– Ты ни в чем не виноват.

– Нет, виноват.

Я и не догадывалась, что он тогда нисколько не преувеличивал и его следовало понимать буквально.

– Ринетт, – проговорил он опять, и звук моего имени вернул меня к действительности. – Я не мог нарушить обет, данный мною герцогине Антуанетте. Прости меня, ma mie.

Я встала. Действие вина прошло, а вместе с ним и смешанный с отвращением ужас, вызванный казнью Рэннока Хэмилтона. Мой рассудок снова был ясен и холоден, и я была совершенно одинока в моем непроницаемом каменном пузыре.

– Я не ваша mie, – вымолвила я. Мой голос дрожал. – И я никогда вас не прощу.

– Ты должна простить его, ma douce[115], – сказала тетушка Мар. – Ты не сможешь жить с такой болью и таким ожесточением в сердце.

Недавно она во второй раз лишилась чувств, и если Дженет выздоравливала и постепенно восстанавливала силы, то тетушка Мар слабела. Меня охватывал ужас при мысли о том, что она уже никогда не поправится и не сможет поехать с нами домой, в Грэнмьюар. Трудно оказалось даже перевезти ее в милый маленький домик в Кэнонгейте, который я сняла после того ужасного дня, когда казнили Рэннока Хэмилтона, а потом, в покоях королевы, леди Маргарет Эрскин открыла так потрясшую меня правду о том, кто взял ларец из подвала под часовней Святой Маргариты. После этого я больше не могла оставаться в Холируде. Я не знала, куда из дворца съехал Нико, но знала, что тетушке Мар это известно. Она все время обменивалась с ним записками, которые носили Джилл и Юна МакЭлпин.

– В моем сердце нет ни боли, ни ожесточения, – сказала я. – У меня все прекрасно.

Тетушка Мар улыбнулась.

– Ты заботишься о нас всех. Однако я слышу, как ты плачешь по ночам.

– Я вовсе не плачу по ночам. – Это была неправда. – Это скулит Сейли.

– А! Может быть, и так.

Мы с ней немного посидели, и я посмотрела в окно, выходящее в садик на задворках дома. Там росло сливовое дерево, молодое, стройное, и оно вовсю цвело. Мне вдруг вспомнилась старая искривленная слива, стоявшая на кладбище при церкви Пресвятой Девы Марии в Стоунвуде, где я спасла Сейли из лап ведьм леди Хантли. Цветы сливы означали верность. Но чью? И кому?

– Я прошу тебя лишь об одном, ma douce. – Тетушка Мар положила свою исхудалую, с набухшими венами руку на мою. Я уже сняла бинты, но шрамы от порезов на моих ладонях и пальцах все еще были красными, и к ним больно было прикасаться. – Представь себе, что тебя воспитали в большом монастыре, где тебе каждый день все напоминало об огромном значении святых обетов. Представь, что ты на святых мощах дала такой обет человеку, которого ты любишь и которому обязана всем. Представь, что этот обет послужит во благо целому королевству и молодой королеве, которая еще только ищет свой путь.

– Зачем ты все это…

– Ш-ш. – Тетушка Мар погладила мою руку. – Дай мне закончить. А потом представь себе… что ты вынуждена выбирать: либо ты нарушишь этот обет, который стал делом всей твоей жизни, либо причинишь огромный вред кому-то, кого ты всем сердцем любишь. Это был тяжкий выбор, Ринетт.

– Почему ты его защищаешь?

– Он мой племянник, Ринетт, точно так же, как ты моя племянница – тебе это когда-нибудь приходило в голову? Я думала об этом с тех самых пор, когда после Крещения мы все жили в Грэнмьюаре и он рассказал нам, кто его отец. Твоя матушка, как ты знаешь, – моя единоутробная сестра, а герцог де Лонгвиль был единокровным братом твоей матушки. Он женился на Марии де Гиз, сестре герцога Франсуа де Гиза. Следовательно, если принимать в расчет брачные узы, то герцог Франсуа в каком-то смысле приходился мне братом, а месье Нико – мой племянник.

– Я – твоя кровная племянница. Это не одно и то же.

Она снова улыбнулась.

– Ну, конечно, ma douce, это не одно и то же. Но ведь именно старухи должны помнить, кто кому приходится родней, не так ли? Собственно говоря, ты и месье Нико – родственники во втором колене и, стало быть, не можете вступить в брак без разрешения Святого отца в Риме.

– Значит, хорошо, что мы никогда не поженимся.

– Может быть, и так. Я и не прошу тебя непременно выходить за него замуж. Только встретиться и поговорить с ним, и, если сможешь, простить его.

– Он знал! – воскликнула я, точно обиженный ребенок. – Tante Mar, он все время знал. Я доверяла ему. Я так доверяла ему, что…