Аденауэр. Отец новой Германии - Чарлз Уильямс

У Аденауэра, таким образом, появился неожиданный союзник. Еще недавно Черчилль придерживался совсем другой точки зрения — вспомним его речь 11 мая 1953 года. Аденауэр мог только радоваться такому резкому перелому во взглядах британского премьера. В их нынешнем виде они фактически совпадали с его собственными. Не то чтобы канцлер хотел иметь свою собственную армию, — он знал, насколько непопулярно среди населения все, что связано с военщиной. Но если договор о ЕОС не пройдет через Национальное собрание Франции, иного выхода просто нет — в этом Черчилль буквально воспроизвел мысли Аденауэра. Но последний понимал и другое: все это вызовет новое обострение внутриполитической ситуации в ФРГ.

Только что, в ноябре 1953 года, он уже пережил нечто подобное, когда объявил в бундестаге, что считает необходимым для обороны Западной Германии размещение на ее территории американского ядерного оружия. Через несколько дней первая американская 280-миллиметровая гаубица, приспособленная для стрельбы снарядами с ядерной начинкой, проследовала по улицам прирейнских городов. «Странный вид, такая она огромная и неуклюжая», — пишет об этом новом американском чудо-оружии современный исследователь. Американские военные и не думали как-то маскировать операцию по оснащению своих расположенных в ФРГ частей носителями ядерного оружия; о чем они предпочитали умалчивать или ограничивались лишь туманными намеками — это о том, каковы боевые возможности размещаемых атомных пушек и для каких целей они предназначены. Все это вызывало понятное беспокойство мирных жителей. Заяви сейчас о создании новой армии — это вызовет еще больший скандал.

Нельзя сказать, чтобы взгляды Аденауэра и «нового» Черчилля совпали полностью, на все сто процентов. И на Бермудах британский премьер отстаивал свою старую точку зрения о том, что Запад должен сделать хотя бы какой-то шаг навстречу Советам, согласиться по меньшей мере на созыв совещания в верхах, тем более что в августе советская дипломатия вновь озвучила эту идею. Даллес на этот раз изменил тактику, он заявил, что не против саммита, «имея в виду, что это будет сделано быстро и что мы быстро сумеем покончить с этим делом». Другими словами, он не изменил своего мнения о том, что совещание на высшем уровне — это пустая трата времени, и если уж идти на это, то нужно позаботиться, чтобы не слишком много этого времени потерять.

Еще 15 июля 1953 года Советскому Союзу была послана нота, где предлагалось созвать конференцию министров иностранных дел четырех держав для обсуждения вопроса 'о проведении общегерманских свободных выборов с целью создания единого германского правительства. Для советской стороны такая постановка вопроса была, естественно, неприемлема: события июня 1953 года в ГДР показали характер господствовавших в массах населения настроений; была очевидна коллизия между идеей свободного волеизъявления немцев и интересами обеспечения безопасности Советского Союза, которые требовали тогда присутствия советских войск на восточногерманском плацдарме. Компромисс между позициями СССР и западных держав был найден в созыве конференции министров иностранных дел с менее определенным мандатом; она должна была «изучить пути уменьшения международной напряженности». Такая конференция состоялась в Берлине в конце января — начале февраля 1954 года.

Аденауэр полностью разделял точку зрения Даллеса, что любой форум такого рода — это пустая трата времени. Тем не менее он попытался устроить некие консультации на межпартийной основе с целью выработать общую позицию, которая отразила бы консенсус всех основных политических сил Западной Германии и которую затем можно было бы изложить западным союзникам. Консультации ни к чему не привели. Аденауэр придерживался того мнения, что сформированный по результатам свободных выборов парламент должен заняться исключительно разработкой новой конституции объединенной Германии, однако представители партий, включая его собственную, считали по-другому: парламент, по их концепции, должен был образовать и новое правительство. Аденауэр оказался в изоляции — не в первый и не в последний раз. Это его не смутило, западным державам в качестве выражения официальной позиции ФРГ было изложено только одно мнение — естественно, его собственное.

Сразу же после конференции на Бермудах, 14 декабря, началась сессия Совета НАТО в Париже. Там Даллес выступил со своим сенсационным тезисом о том, что если ЕОС не станет реальностью, то Соединенные Штаты окажутся перед необходимостью «мучительной переоценки» своей внешней политики. Таким образом он попытался шантажировать французов, имея в виду, что США повернутся спиной к Европе и вернутся к изоляционизму. Попытка нелепая и грубая, единственным ее результатом была буря возмущения во французской прессе. Впрочем, такой была реакция не только во Франции. Один британский наблюдатель отметил, что Даллес вновь показал себя «неподходящим человеком в неподходящем месте в неподходящее время».

Между тем Аденауэр все более укреплялся в мысли, что договор о ЕОС не пройдет через французское Национальное собрание, какие бы уступки ни делались французам. Соответственно усилилось его взаимодействие с новым союзником — англичанами. Он имел долгие дискуссии с Иденом, прибывшим в Париж для участия в работе сессии НАТО. Они выработали общую тактику: внешне создавать впечатление заинтересованности в переговорах с Советами, но исподволь готовить общественное мнение обеих стран к тому, что они ни к чему не приведут. Иден объяснил, почему Великобритания, желая проекту ЕОС успешно реализоваться, сама не может в нем участвовать. Аденауэр ответил, что понимает эти причины, однако выражает «искреннее пожелание, чтобы Соединенное Королевство максимально приблизилась к ЕОС и к Европе… Во-первых, Европа не может обойтись без британского опыта, характера и образа жизни, а во-вторых, нельзя давать пищу подозрениям Франции о том, что Германия рассматривает ЕОС как орудие установления своей гегемонии». Насколько действительно искренними были эти слова, остается под вопросом, факт тот, что ему был нужен европейский союзник; французы на эту роль не годились, а Даллес был слишком прямолинеен и негибок.

25 января 1954 года, как и было намечено, открылась Берлинская конференция. Молотов, Идеи, Даллес и Бидо, окруженные многочисленными делегациями экспертов и помощников, провели около пяти недель в бесплодных дискуссиях. Обсуждение германской проблемы началось на тринадцатом заседании форума. Значительное место в нем заняло изложение Молотовым известной советской точки зрения о необходимости предотвращения возрождения германского милитаризма. Его длинные речи изобиловали повторами и возвращениями к уже ранее сказанному. Он в деталях прокомментировал представленный им на обсуждение проект мирного договора. Идеи, со своей стороны, представил план воссоединения на основе общегерманских свободных выборов. Большего расхождения позиций трудно было себе представить.

Впрочем, небольшая подвижка в советской позиции все же имела место: Советы заговорили о «коллективной безопасности» в Европе — термине, который ранее широко использовали западногерманские социал-демократы. Их новый лозунг «Европа для европейцев» имел определенную притягательную силу для тех, кто был задет агрессивностью Даллеса и его оскорбительными тирадами насчет «мучительной переоценки». В общем, трудно отрицать, что советская позиция стала более гибкой. Этой тенденции суждено было продолжиться и впоследствии.