Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

– А с этим вы обратитесь к генералу-квартирмейстеру, – адресовал.

Генерал-квартирмейстер полковник Плющик-Плющевский произвёл впечатление человека не только несамостоятельного, но заранее напуганного тем, что за что-то надо взять ответственность.

– Что скажет Иван Павлович… Как посмотрит Иван Павлович… – только и слышалось в ответ от него.

И снова всё сводилось к Ивану Павловичу. А тот адресовал в другие отделы штаба. А оттуда опять косились на него… И, кажется, никто ни за что не желал отвечать в Штабе, всемерно стараясь переложить груз ответственности на плечи другого. Это приводило Врангеля в крайнее раздражение. Так ничего и не решив, он вернулся на фронт, обстановка на котором потребовала его срочного присутствия. Вернулся и вздохнул с облегчением. Никакие бои не выматывали так, как штабная волокита. Даже бой неудачный не навевал такого уныния. Всякую неудачу в бою, в конце концов, можно было исправить в следующем, взять реванш, от неудач никогда не унывал Пётр Николаевич, они лишь подстёгивали его, прибавляли энергии. На фронте исход всех операций зависел, прежде всего, от его умения правильно спланировать их и от того, сумеет ли он заразить своим порывом своих людей, стать одним целым с ними. А в Штабе от Врангеля ничего не зависело. Ничем не мог он это окостенение преодолеть. И закрадывалась давящая мысль, что окостенение это может пагубно сказаться на фронте. Даже при правильном планировании операций, при наличие лучших частей дело может быть провалено, если верховное командование окажется несостоятельным. Яркий пример тому – Японская война, проигранная исключительно из-за того, что во главе армии оказались не те люди. Если военный талант и личные качества генерала Деникина были несомненны, то люди, составлявшее его окружение, вызывали немало вопросов.

Фронт и новые победы на нём помогли быстро стряхнуть тыловой угар. За два дня до Нового года Пётр Николаевич получил новое назначение – командующим Добровольческой армии. Последняя, наконец, объединилась с Донской, и Деникин принял звание командующего Вооружёнными силами Юга России. Новое назначение очень обрадовало Врангеля. Значит, не так глуха была штабная стена, как показалось. Значит, высоко ценит командующий работу, проделанную Петром Николаевичем, доверяет ему. А главное, командование Добровольческой армией – какой огромный простор для того, чтобы приложить все знания свои, все силы, какой масштаб для проведения в жизнь многочисленных замыслов! Немного жаль было расставаться с родным корпусом, передаваемым теперь генералу Покровскому. Но расставание это должно было состояться не ранее, чем корпус завершит выполнение своей задачи по освобождению Северного Кавказа.

Очищение этого региона от большевиков было делом решённым. Лучшие кавалерийские начальники Улагай, Бабиев и Топорков, служившие под началом Врангеля, своими блестящими действиями не оставляли противнику ни малейшего шанса на успех. Командиром первой Кавалерийской дивизии, которой недавно командовал он сам, Пётр Николаевич решил назначить своего старого, ещё с Японской войны, товарища генерала Шатилова. Павел Николаевич прибыл в Петровское в первый день нового года. Врангель как раз был занят разработкой плана предстоящих операций, и Шатилов, едва появившись в штабе, оказался втянут в водоворот его замыслов. Времени на то, чтобы предаваться общим воспоминаниям и вести задушевные беседы не было, поэтому Пётр Николаевич с полуоборота заговорил о деле, подробно объясняя другу положение на фронте, боевые задачи и свои распоряжения. Шатилов несколько растерялся от такой стремительности. Для него и назначение это было неожиданным, а нужно оказалось ещё одномоментно войти в суть дела, разобраться во всём с головокружительной быстротой… Взял карту, отслеживал по ней излагаемые Врангелем планы. От Петра Николаевича, как ни был он погружён в работу, не укрылось смущение друга. К людям был Врангель внимателен всегда и хорошо чувствовал их состояние, что весьма помогало находить правильный подход к каждому, понять, кто и на что способен и вообще, и в данную конкретную минуту, и согласно тому в дело употребить. Пётр Николаевич окончил свои пояснения и, желая ободрить Шатилова, сказал, положив ему на плечо руку:

– Насчёт твоего назначения не волнуйся. Обе дивизии состоят из прекрасных частей, твои подчинённые – храбрые и способные командиры.

– Меня беспокоит другое.

– Что же?

Недомолвок Врангель не любил. Сам он привык высказываться прямо и того же требовал от других.

– Меня беспокоит, смогу ли оправдать твоё доверие, – серьёзно ответил Павел Николаевич.

Врангель улыбнулся:

– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Как ты воевал на Кавказе и во время революции, мне известно от людей, видевших тебя в деле. Я бы не стал приглашать тебя и не дал бы тебе такой важной должности только по старой дружбе.

Через три дня части генерала Шатилова взяли Новоселицы и село Александровское. В тот же день генерал Улагай захватил базу Таманской армии – Святой Крест. В Сочельник Шатилов атаковал город Георгиевки, взятие которого должно было отрезать пути отступления Минераловодской группе красных и стать завершающим этапом освобождения Северного Кавказа.

На Рождество был отслужен молебен, и Врангель обратился к своим офицерам с кратким поздравлением.

– Господа, прошлое наше темно, а будущее пока неясно, но рассвет уже брезжит, прорезая кровавую тьму, покрывшую русскую землю, – говорил он. И верилось в это теперь. И оглядывая пройденный путь, нельзя было не укрепиться в этом. Четыре месяца назад армия была почти безоружна, неорганизованна, малочисленна, положение её было незавидно. И, вот, за четыре месяца она преобразилась, она очистила от большевиков огромное пространство, её победительное шествие неудержимо. И она не одинока. В Сибири утвердилась власть Колчака, признанного Верховным правителем и здесь, на Юге. Две эти силы, сжимая большевиков с двух сторон, словно клещами – неужто не раздавят их?

Слова командующего легли на сердце капитану Вигелю. Он и сам, впервые почти за два года, не увидел даже, а услышал этот луч, кровавую тьму разрезающий. Почувствовал приближение его, как если бы из-за плотных туч первые крупицы рассеянного света, как вода живительная сквозь сито, пробились.

Кавказ был практически освобождён. А далее? Продвижение в Россию. К центру её. К Москве… Дух перехватывало, обрывался голос, не договаривая слова заветного. Москва! Родная! Чудная! Сколько месяцев в разлуке… И рвался Вигель туда всей душой, но и боялся. Немела мысль: а в Москве – что? Ещё дом родной цел ли? И живы ли близкие? Жив ли отец? А что если уже никто не ждёт его там?.. Кроме могилы матери?.. Коли так, то лучше бы в Москву и не ступить больше. Но Москва – звала. Как невеста покинутая. Как мать. Манила, грезилась в ночном забытьи каждой улочкой своей, каждой церковью, каждой площадью… Встать бы на колени, поклониться земно и губами коснуться мостовых, по котором столько хожено. И верилось, что и дом родной устоял, и все свои – целы. Не может быть судьба так беспощадна, чтобы всех выкосить… А значит – в Москву! А значит – к новым победам!

Эти победы виделись неизбежными. Теперь, когда объединились две армии, Донская и Добровольческая, как не быть им? А Добровольческую – Врангель возглавит. И это тоже обнадёживало. Счастье сопутствовало Петру Николаевичу. Но не только счастье то было, а большой военный и человеческий талант. Невольно сравнивая его с Деникиным, Вигель думал порой, что Врангель был более достоин занять высший пост. Не было у Антона Ивановича необходимых задатков вождя. Затворившись в Екатеринодаре, он всё реже бывал в армии, отдалялся от неё. Иногда приезжал на фронт. Неловко сидя в седле, говорил длинные, скучные речи. И слушая их, думалось, как лучше было бы, кабы на месте Деникина оказался Врангель с его стремительностью, с его энергией, мгновенно от него как ток передававшейся всем, кто видел и слышал его. Ему не надо было говорить долгих речей. Достаточно было крикнуть несколько фраз, обжигающих и до каждого сердца доходящих – как он умел – и войска вдохновлялись. И словами этими, и самим образом генерала. Невозможно было не восхищаться им, когда он в черкеске, в развивающейся бурке, с шашкой наголо летел в атаку, ведя за собой эскадроны. И в штабе его никогда не было рутины и бюрократии: немногочислен он был и прибывал всегда в движении, всегда шла в нём кипучая работа, руководил которой сам генерал. И, кажется, оценил незаурядные способности Врангеля Верховный, раз дал ему под начало любимое детище – Добровольческую армию.