Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга - Борис Алмазов

Если мы вспоминаем создателей памятников или тех, кто жил прежде нас, — они живы, (хотя бы в нашей памяти), а маскароны и вся декоративная скульптура, о которой мы ведем беседу, сильно воспоминаниям способствуют. Эта книга — приглашение к путешествию, разумеется «пешим способом хождения». В некотором роде, подсказка — как размышлять и как изучать все то богатство, в частности архитектуры и скульптуры, которое досталось нам в наследство, без всякой нашей к тому заслуги и усилия, чтобы хоть в малой степени понять, что же нам досталось! Зачем? Это же не всегда наслаждение, это — работа, а там, глядишь, и сопереживание, сострадание. Еще крик поднимем, еще защищать кинемся! То есть всегда — волнение, хлопотно, и порой даже опасно! Дуракам и неучам оно, конечно, спокойнее, но уж больно скучно, И после них потомкам остаются не памятники и легенды, а кирпичи, известковая пыль и горькое ощущение, что вот, мол, было что-то, а теперь и вспомнить нечего. Вроде бы и не имел ничего, а вот обокрали,

Это самый занимательный фасад не только на всем Каменноостровском, бывшем Кировском, проспекте, но, наверное, и во всем Петербурге. От крыши до первого этажа его в изобилии украшают колбы и реторты, собаки и препарированные лягушки, пациенты в разных позах и, устремляющие вдаль взоры, головы советских ученых. В этом памятнике архитектуры на фасадах понаворочено всего, как на витрине или в рекламе. Почему так?

Каменноостровский пр., 69–71

Вот об истории этого дома, его удивительных обитателях и об их, в большинстве трагических, судьбах, о том, что правда, а что нет, и будет рассказ.

ВИЭМ — вывеска на геральдическом щите, охраняемая двумя собаками, расшифровывается как Всесоюзный институт экспериментальной медицины. Стало быть, он построен для работников этого института, поэтому сначала про институт…

Не единожды я читал и слышал, что открыт он по инициативе Максима Горького. Но в замечательной книге «Медицинский Петербург»[134] есть такие строки: «Рассказывая о переговорах Горького с известными учеными о создании института для изучения человека, А. Ваксберг, автор книги „Гибель Буревестника“ с претензией на сенсацию пишет, что со временем последний (ВИЭМ) „получил в их беседах другое — более загадочное и, если вдуматься, просто зловещее название: Институт экспериментальной медицины“». Видимо, А. Ваксберг просто не знал, что это учреждение существовало к началу 1930-х годов уже около 40 лет. Принц А. П. Ольденбургский пришел бы в ужас от одной мысли о том, что название его детища, призванного служить людям, покажется кому-то зловещим.

Императорский институт экспериментальной медицины открыли на Аптекарском острове (бывшей Лопухинской ул.)[135] 8 декабря 1890 года. Слава богу, нынче мемориальная доска у входа в институт сообщает, что своим появлением он обязан принцу А. П. Ольденбургскому, который вошел в отечественную историю как один из крупнейших благотворителей, а не «Буревестнику революции», который тоже, разумеется, к институту руку-то приложил, и не бесследно, но много позже и совсем иначе.

Побывав в Париже у знаменитого Луи Пастера, принц Ольденбургский загорелся желанием учредить научно-исследовательский институт и получил на это согласие императора Александра III, правда с одним условием — «без отпуска средств из казны». Александр Петрович Ольденбургский приобрел на свои деньги участок земли с несколькими постройками и создал из видных ученых руководящий комитет, определил структуру и направление деятельности первого в мире научно-исследовательского центра в области биологии и медицины. Предполагалось, что главными его задачами станут изучение причин инфекционных болезней, эпидемий и разработка способов их лечения.

Александр Петрович Ольденбургский стал его попечителем. Его девиз: «The right men, on the right place» («Нужный человек в нужном месте») — в первую очередь, относится к нему самому. Первоначально в составе института было шесть научных отделов и библиотека. Петербургская прививочная пастеровская станция, открытая в 1886 году тоже на средства Ольденбургского, вошла в него на правах самостоятельного подразделения.

Во главе отдела физиологии стоял И. П. Павлов, первый и до сих пор единственный нобелевский лауреат в России в области физиологии и медицины. «На долю России выпала честь открытия у себя первого в свете по времени основания учреждения, охватывающего все отрасли научно-медицинской работы. Подобного рода учреждения существуют и в Европе, но они преследуют либо специальные цели, как, например, Пастеровский институт в Париже, либо ограничивают круг своей деятельности тесными рамками учебного пособия, предназначенного для слушателей учебных заведений», — сообщал журнал «Всемирная иллюстрация» (1891 г.) об открытии Института экспериментальной медицины (ИЭМ). Вклад института в медицинскую науку огромен.

Обожаю всевозможные экскурсии — пешеходные, автобусные и прочие. В мои школьные годы вершиной удовольствия стали экскурсии на теплоходах. Я уже был пионером и все записывал за экскурсоводом, и хоть все эти записи потом обязательно терял, но помню, что слышал утверждение экскурсовода: «Советские героические ученые закрылись в одном из кронштадтских фортов и открыли там противочумную вакцину. Затем форт сожгли». Мы медленно и торжественно проплывали на теплоходике мимо черной глыбы форта, что отражалась в белесой воде Финского залива, и гордились советскими героическими учеными. А ведь вранье! И открыли здесь ученые вакцину задолго до того, как империю сокрушила революция.

«С 1897 года ИЭМ стал опорной базой „Особой комиссии по предупреждению занесения в пределы империи чумной заразы“. Для производства препаратов сперва использовались два деревянных барака — непосредственно на институтской территории, а затем Ольденбургский, возглавлявший комиссию, получил разрешение от императора Николая II занять под лабораторию форт „Александр I“, находящийся в Финском заливе недалеко от Кронштадта.

Работа с чумной культурой требовала специальных мер предосторожности. В форте царил строгий режим. Сотрудники работали в прорезиненных плащах поверх халатов, в таких же штанах и резиновых ботах. В качестве дезинфицирующего средства употреблялась сулема: ею опрыскивали прорезиненную одежду, пропитывали коврики для вытирания ног. И все же не обошлось без жертв. В январе 1904 года заразился чумой заведовавший лабораторией В. И. Турчинович-Выжникевич. Ученый скончался, тело его сожгли, а урну с прахом по его завещанию передали в ИЭМ.

В 1906 году доктор М. Ф. Шрейбер нечаянно втянул в рот через пастеровскую пипетку чумную культуру. Он сразу прополоскал рот сулемой и никому не сообщил о случившемся, поэтому ему не ввели противочумную сыворотку. Шрейбер погиб от легочной чумы, а вскрывавший его труп доктор Л. В. Падлевский работал без перчаток и заразился, но его спасли введением больших доз сыворотки».