Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

– Поздравляю, Чарли! – сказал Уилл, когда я рассказал ему о своем достижении. Случилось это через несколько дней после Нового года, и кампус все еще был городом-призраком. Вообще-то лишь мы с Уиллом остались в нем на каникулы: каждое утро я приходил на работу трудиться над своими планами рождественской вечеринки; а он – сидеть с газетой, манеркой бурбона и сигарой. День клонился к вечеру, и его «олдзмобил-звездное-пламя» стоял снаружи, во всю длину, поперек трех отдельных стояночных мест; Уилл впустил меня в кафетерий ключом, который сунул себе в карман пиджака много лет назад. – Ключ этот мне иметь даже не полагается, – пояснил он. – Но уборщица – моя бывшая студентка, и она мне сделала копию. Некогда она мечтала стать профессиональным историком. Но у нее не вышло. Поэтому теперь при виде меня она отворачивается…

Щелкнув выключателем кафетерия, Уилл подошел к своему обычному месту за столиком под табличкой «НЕ КУРИТЬ» и, вынув манерку бурбона и новую сигару, грузно уселся на стул.

– Поздравляю, что дочитали, – сказал он. Слова его мямлились, глаза были налиты кровью и усталы. В тусклом свете пустого кафетерия он, казалось, старел с каждым проходящим днем, как будто набрал год жизни за последние три недели, или же пять – с начала семестра. Он как будто старел экспоненциально у меня прямо на глазах. – В наши дни закончить любую книжку – немалое достижение.

– Спасибо, – сказал я.

– На самом деле, это у нас, кажется, знаменательный случай, за который нам стоит выпить. Вы открыты к бурбону, не так ли?

Я рассмеялся.

– Можно и так сказать…

Уилл передал мне манерку, и я сделал маленький глоток.

– И все? – возмутился он. – Не оскорбляйте меня!

И потому я сделал еще один глоток.

Уилл рассмеялся.

– Вот это больше похоже на правду! Хлебните-ка еще!..

Я хлебнул в третий раз.

– Так, и что теперь? – спросил он, забрав у меня манерку. – Что осталось делать мистеру Чарли, раз уж он наконец дочитал книжку?

– Не знаю. Я столько времени на нее потратил, что меня почти с души воротит с ней расставаться. Будто друг у меня умер. Тайный друг. А ты никогда не сомневался, что он будет рядом. А теперь его нет.

– Как я вас понимаю, Чарли.

Уилл помрачнел. Потом сказал:

– Чарли, верьте тому, что я вам скажу: почти все оно приходит и уходит. Люди. Годы. Страницы книги. Сама жизнь. А в конечном счете вам остается лишь то немногое, что действительно остается – и притом навсегда. Слова. Вода. Литература и любовь. Вот единственные наши наследия. Остальное же, хоть и может красиво выглядеть у вас в резюме, – не более чем полированная херня.

– Херня?

– Да, херня.

Уилл смотрел на меня все тем же печальным пьяным взглядом.

– В конце имеет значение только вот такое, – сказал он, – потому что лишь такие вещи остаются навсегда…

Я кивнул, и мы выпили.

Когда позднее в тот же вечер я вернулся к себе в квартиру, в здании было темно и тихо: мои собратья-преподаватели давно покинули кампус и отправились к своим домам и семьям, а я остался один. Парковка опустела. Коридоры затихли. После нескольких дней такого спокойствия я начал замечать, до чего безмолвно стало все, и безмолвие это начало действовать мне на нервы. Тишина и темнота просвещали больше, чем на это был способен какой бы то ни было свет движенья. Как все безмятежно. Как мирно! Впервые с тех пор, как я приехал в Коровий Мык, рассудок мой стал расслабляться. Меня наконец отыскал сон.

Вот только…

Едва мои веки начали смыкаться, до меня донесся почти неощутимый шум. За гуденьем обогревательной батареи. Над шумом ветра, шелестящего у меня за окном. Под всем этим раздавался тишайший стук ко мне в дверь. Такой тихий, что мог оказаться и вовсе не стуком. Надо ли мне вообще озаботиться и проверить? Или дождаться, когда прекратится? Кто это может быть в такой медлительный час, в такой поздний день, средь покоя наших каникул? Средь затишья перед бурей? Кто вообще может стучаться ко мне в дверь в эту нежную пору очень долгой ночи?

Осторожно я встал с постели и добрался до двери, из-за которой по-прежнему слышался неуверенный стук. Отстегнув цепочку, я открыл дверь.

Во тьме коридора не было видно ничего – лишь чернота плохо освещенной пустоты да ее тени. Но затем в слабом свете, пролившемся из моей квартиры, я увидел, что к стене прислонилась какая-то женщина. Она обхватила себя руками и всхлипывала. Грудь ее вздымалась. То была математичка.

– Можно войти? – спросила она.

Я помедлил, не выпуская из руки край двери.

– Конечно, – ответил я и открыл ей. – Заходите, пожалуйста…

Женщина вошла в квартиру. Волосы у нее были взъерошены. Одежда в беспорядке. Она выглядела усталой и загнанной, как будто уже какое-то время не спала. Без макияжа она не смотрелась и близко так блистательно, какой казалась издали – какой она всегда смотрелась, входя к себе в квартиру и выходя из нее.

– Само собой, будьте добры – войдите, – сказал я. – Я не ждал гостей…

Женщина села на край моей тахты.

– Простите, что беспокою вас, – сказала она. – Просто дело такое. Ну, мне нужно было с кем-нибудь побыть. С кем угодно. А вы единственный, кого я знаю, кто живет по такому же графику, что и мы…

Она посмотрела на меня снизу вверх.

– Вы один, кто не спит так же поздно, как и я…

– Конечно, – сказал я. – Понимаю. Мы сейчас между семестрами, и в здании больше никого нет. Я тут один. Хотите чаю?

Женщина сказала спасибо. Я поставил на плитку чайник.

– Можно мне к вам в душ? – спросила она.

– Ко мне в душ?

– Да. В моем полно воспоминаний.

– Конечно. Запросто. Душ вон там. Рядом с чуланом.

– А как иначе. Ваша квартира – такая же, как моя, только строго наоборот.

– А, ну да… другая сторона стены…

– У вас нет одежды, в которую можно переодеться?

– Нет, нету. Только… ой, погодите, есть! Вот, можете взять вот это!..

Я вручил ей спальную одежду, которую Бесси хранила у меня в квартире.

Математичка взяла широченную футболку и подержала перед собой на вытянутой руке.

– А поменьше у вас ничего нет?

– Извините, женская одежда у меня только такая. Правда, имеются еще свитера с ромбиками, если хотите…

Женщина взяла одежду Бесси с собой в ванную, и пока там шумел душ, я приготовил чашки для чая и поставил их на стол. Когда она вышла, на ней была длинная футболка, но шорты и хлопковые трусики, что я ей дал, она держала в руке. Волосы у женщины были влажны, а макияж смылся под душем. Глаза у нее еще были зримо красными от слез.