Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

и ты – раб, навечно и до смерти. Рождён рабом, живёшь рабом и умрёшь рабом. Но этому, сидящему напротив, странному человеку он дал клятву, сам, никто не заставлял. Он должен верить его каждому слову, даже непроизнесённому.

– Чего ты хочешь?

– Остаться здесь, – сразу отвечает он.

И облегчённо переводит дыхание. Потому что доктор кивает.

– Хорошо. Оставайся. Будешь работать.

– Да, – сразу соглашается он. – Да, сэр.

Да, конечно, он будет работать, делать всё, что ему скажут, и тогда его не выгонят, оставят. Он уже понимает, что его клятву не приняли, он только ещё не понял, почему, но это неважно. Он остаётся здесь, с доктором Юрой. И с ней…

…Крис улыбнулся. Тогда он ещё не знал её имени и не понимал, что с ним происходит, вернее, боялся понимать, но всё это в прошлом. Люся теперь его жена, и Юрий Анатольевич разрешил ему работать рядом с собой. Нет, всё хорошо, на самом деле хорошо. А что было раньше… так оно ж было. Было да прошло.

За окном приглушенно зашумели деревья. Дождь? Да, дождь. Ну и отлично: завтра меньше поливать. Ночью дождь, а днём жара – говорят, это самое оно, что нужно для огорода. Не проспать бы, а то под дождь хорошо спится.

Россия

Где-то в лесах

Прошлое неповторимо. Новодел – всегда имитация. Как бы точно ни копировался подлинник, копия останется копией, искусственно наведённая патина может обмануть зрителя, но не исследователя. Бурлаков дописал строчку и привычно охватил быстрым взглядом всю страницу. Так, сегодняшние находки отмечены, описаны и заинвентаризованы. Работа для студента, от силы практиканта. Ну, а кто вы, профессор, после стольких лет перерыва? Так что… получил, что хотел. Угу. Профессор, доктор наук, руководитель, гм, ну, об этом можно и не вслух, едет рядовым работником в одну из множества рядовых археологических экспедиций куда-то в глушь, куда и почта не добирается, а связь только по рации, никаких перспектив для славы… какая скромность, какая научная самоотверженность, слёзы умиления и кручение пальцем у виска. Угу. Что и требовалось доказать. И показать кое-кому…

…Безликая гостиничная комната, на столике два нетронутых стакана и полупустая бутылка дорогого, но не роскошного, а точно под стать комнате спиртного.

– Тебе придётся исчезнуть.

Мишка смотрит спокойно, тон деловит, но не напряжён.

– Причина?

– Тебя ищут. Хотим отследить маршруты поиска. И лучше, чтобы тебя на виду не было.

– Именно меня?

– Рассчитывают так выйти на твою сеть. Не беспокойся, твоих «крысок» мы прикрыли. Ну, кроме…

– Кто уже на свету, – кивает он. – Но те либо не знают, либо умеют молчать.

– А некоторые, – усмехается Мишка, – говорят. Но так, что поиск становится невозможным. Из-за обилия возможных, но неизменно ложных направлений.

– Да, – улыбается он. – Учитель это умеет.

– Читал его интервью?

– Конечно. Он молодец. И школа его…

Мишка кивает.

– Там, – и неопределённый кивок на стену, – там у тебя всё налажено. А здесь… Поработают без тебя месяц-другой. А если до них и дойдут… Кадры проверенные, знают, что, где и как.

– Да, – кивает он. – Лагеря всё равно сворачиваем. Да, практически, только в Атланте и остался. Имущество частью вывезем, частью распродадим. Покупателей твои отследят.

– Правильно, – соглашается Мишка. – И пусть твои идеалисты-бессребреники туда не лезут, только помешают.

– А выручка вся твоя?

– А как же! – ухмыляется Мишка. – И нечего было такие щедрые ссуды давать. Знаю, знаю я все твои расклады и аргументы. Изящно было сделано, не спорю. Но уже сделано. Закончилась та игра, Гошка. Другие начались. Послевоенные.

– Предвоенные, Мишка, – поправляет он. – Послевоенными мы занимались до нашей Победы и ихней Капитуляции. А что начинается после войны, это уже предвоенные к следующей. Азбучная истина, между прочим.

– Азбучная, – соглашается Мишка. – Так что давай, линяй из Царьграда на всё лето. Обоснованно, эффектно и эффективно…

…Бурлаков закрыл дневник и встал. Лагерь археологов жил обычной вечерней жизнью. Голоса, смех, тявканье приблудного щенка с бессмертным именем Шарик. Что ж, обоснование оказалось действенным для всех, достаточно эффектным, а эффективность просчитаем, как и положено считать – по осени.

– Игорь Александрович, – позвали его снаружи. – Ужинать…

– Спасибо, Галя, – отозвался он. – Иду.

И, выйдя из палатки, окунулся в так знакомый, любимый мир. Да, прошлого не вернуть, но разве это не подлинность? Сбитый из досок походный стол на козлах, каша с лесным дымком, чай с брусничным листом, деревенский ноздреватый хлеб и самое главное – разговоры. Где житейское и научное, воспоминания и предсказания, острые на грани приличия шутки и глубокомысленные изречения, – всё вперемешку. То, что он всегда любил больше всего, что помнил с детства с чайных и не только вечеров в дедовском доме, и по чему так тосковал, а что главным за столом Вениамин Строков, его собственный – когда-то давным-давно – студент и аспирант, так это жизнь повернулась этаким Макаром. И он не в претензии, могло быть и гораздо хуже. Блаженное чувство свободы, не безопасности, а безответственности. И лекционное турне от него никуда не денется, Мишка, наверняка его уже тоже в свои планы включил. Да, он – уже не студент, и юность не вернуть, и не войти дважды в одну и ту же реку, потому как изменились и ты, и река, но он живёт, и не заново, а дальше… Молодые смеющиеся и хмурящиеся лица, необидные сейчас шутки и подначки… Чёрный камень с ровными строчками… нет, не надо, не хочу. Да, Серёжа мог быть за этим столом, мог… если бы не эта проклятая война и трижды проклятая Империя. И, как всегда и всюду, неизбежный разговор о войне. Всех ведь затронула, по каждому шипастым катком прокатилась.

– Игорь Александрович, а как же там было? В Сопротивлении?

Все лица обращены теперь к нему: он единственный знает и может рассказать. Бурлаков медленно кивнул. Да, это надо, но…

– Даже не знаю, с чего начать, – и улыбнулся, заметив понимающую усмешку Строкова. – Спрашивайте.

Они смущённо переглядывались, как-то не то что неловко, но…

– Игорь Александрович, – Галя смотрит на него, до предела распахнув свои обычно узкие, словно прищуренные глаза. – Ведь это уже не тайна? Всё уже известно?

– В истории всегда известно только что-то, – негромко, как про себя, говорит Строков.

– Да, – кивает Бурлаков. – Абсолютно полное знание невозможно, – и улыбается Гале. – Да, многое уже не тайна. Но известно далеко не всё. И если собирать информацию, то надо это делать сейчас. А источник один – люди и их память.

Стол взрывается многоголосием.

– Но, Игорь Александрович, ведь «врёт как очевидец».

– И неужели ничего материально?!

– А имперские архивы?!

– Ничего бесследного