Солдаты холодной войны - Филип Таубман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шульц, Киссинджер, Перри, Нанн и Дрелл не могли просить сделать более ясного объявления поддержки своей программы действий. «Став президентом, – сказал Обама, – я установлю новое направление в политике в области ядерного оружия и покажу миру, что Америка верит в свои существующие обязательства в соответствии с Договором о ядерном нераспространении, направленные на полное уничтожение всех ядерных вооружений. Я полностью поддерживаю подтверждение этой цели, как призывают Джордж Шульц, Генри Киссинджер, Уильям Перри и Сэм Нанн, равно как и конкретные шаги, которые, как они предполагают, приведут нас в этом направлении».[608]
Вопрос о ядерном оружии на какой-то момент возник снова во время первых президентских дебатов в сентябре в Университете шт. Миссисипи. Когда Джим Лерер, ведущий дебатов, спросил кандидатов о вероятности повторения террористического нападения на континентальную часть Соединенных Штатов, Обама сказал: «Самая большая угроза, которая стоит прямо сейчас перед нами, это не ядерная ракета, летящая с неба. А угроза, находящаяся в чемодане. Именно поэтому вопрос о ядерном нераспространении так важен. Самая большая угроза для Соединенных Штатов – это террорист, получивший в свои руки ядерное оружие. И я действительно верю, что нам нужна противоракетная оборона из-за Ирана и Северной Кореи и против возможности приобретения ими или запуска ими ядерного оружия, но я также верю в то, что, когда мы тратим всего лишь несколько сот миллионов долларов на ядерное распространение, мы совершаем ошибку».[609]
Победа Обамы в ноябре стала поворотным пунктом для Шульца и его коллег. Он никогда не узнает, сколько внимания уделил бы вопросам, связанным с ядерным оружием, Маккейн, но, судя по всему, вряд ли он сделал бы ядерное разоружение ключевой инициативой своего президентства.
Обама сделал все это в немалой степени благодаря той основе, которая была заложена Шульцем, Киссинджером, Перри, Нанном и Дреллом. Обама позвонил Шульцу вскоре после избрания, еще в качестве избранного, но еще не вступившего в должность президента. «Я с ним ранее никогда не встречался, – вспоминал Шульц. – У нас был четырех-пятиминутный разговор по телефону. И он спрашивал меня о России. Я высказал ему свое мнение по этому поводу. И тогда я сказал: вы сделали очень сильное заявление относительно нашей инициативы о безъядерном мире во время президентской кампании. А он ответил: ну, я действительно так думаю. И я собираюсь доводить это дело до конца. Это очень важно».[610]
«Можно отчетливо проследить прямое влияние на него деятельности этих людей, – сказал Бен Родес. – Он считает их источником как очень полезной информации, так и небывалого вдохновения, по двум причинам. …Он уважает роль, которую эти люди сыграли в американской истории. Каждый из них на важных участках играл ключевую роль в разработке политики нашей национальной безопасности. В дополнение к значимой деятельности, которую они вели, эти люди на практике проделали трудную работу, сложив воедино кусочки пазла и сделав из всего этого нечто осязаемое».[611]
И уж, конечно, никому и дела не было до того, что два приверженца республиканской партии оказывали поддержку президенту-демократу, который был склонен призывать к уничтожению ядерного оружия. Обама мог бы и вполне самостоятельно ратовать за уничтожение как кандидат в президенты, а потом и как президент. Однако присутствие на его стороне Шульца и Киссинджера, вначале в фигуральном, а потом и в прямом смысле этого слова во время нескольких визитов в Овальный кабинет, было крепким щитом против нападок со стороны правого крыла.
Такой пример работы с двумя партиями, как отмечал Родес, все реже встречается в Вашингтоне в наши дни. Понятие о том, что политика не может переступать определенные границы, если речь идет об американской внешней политике, чистой воды ностальгия. Такое, как представляется, бывало лишь во время Второй мировой войны, и широкий консенсус существовал во время холодной войны по поводу того, что Соединенные Штаты должны бороться против Советского Союза и угрозы советской экспансии. Однако в рамках этого консенсуса наблюдались яростные разногласия по поводу Вьетнама и других американских вмешательств за границей. И тем не менее даже те разногласия не были такими рефлексивными и в какой-то мере постановочными, какими выглядят сегодняшние столкновения, вызванные сверхскоростным новостным циклом, ненасытным аппетитом кабельного телевидения, делающего ставку на язвительность, и в конечном счете провалом политического центра в Конгрессе.
После того как 20 января 2009 года Обама принял присягу в качестве президента, он, казалось, надеялся преодолеть гнетущую атмосферу Вашингтона. «В этот день, – сказал он в своей инаугурационной речи, – мы собрались потому, что предпочли страху надежду, а единство целей – конфликту и раздору. В этот день мы пришли, чтобы провозгласить конец мелочным обидам и фальшивым обещаниям, взаимным обвинениям и устаревшим догмам, которые слишком долго душили нашу политику. Мы остаемся молодой страной. Однако, как сказано в Писании, настало время избавиться от инфантильности».[612]
Поскольку эти надежды быстро пропали в 2009 году во время пропитанных враждебностью дебатов о том, как лучше всего оживить экономику и реформировать систему здравоохранения, амбициозная ядерная программа Обамы могла бы просто-напросто быть отставленной в сторону. Но этого не произошло – благодаря своевременной помощи со стороны Шульца, Киссинджера, Перри, Нанна и Дрелла.
Время играет против нас.
Джордж Шульц
В начале не было полностью ясно, как далеко зашел бы Обама на ядерном фронте. Сэм Нанн волновался, что не имеющий опыта новый президент может оказаться сбитым с толку наплывом массы других дел. «Люди не всегда понимают, что надо делать выбор и что должны быть приоритеты, – сказал он через несколько дней после выборов. – Поэтому он должен будет поставить этот вопрос на первое место, и этот вопрос должен стать более важным по сравнению с другими».[613]
Четверка слегка подтолкнула Обаму 22 января 2009 года, на следующий день после приведения его к присяге в качестве президента. Толчок был сделан в форме краткого письма.