Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен

ни думать, ни рассуждать, ни подняться с места. Она не знала, жива она или уже мертва. Слабым голосом Таня позвала мужа.

– Коля… Коля… помоги…

Ее тело погрузилось в холодную пустоту.

Николай отвез своих клиентов, возвращавшихся с приема в отеле «Негреско», в их роскошные дома в Симье. Шел проливной дождь. Николай вел машину очень осторожно, пытаясь разглядеть в небе хоть малейший просвет, однако тучи плотно нависали над Ниццей, словно сковывая ее. Вряд ли сегодня у него будут еще клиенты. Доехав до стоянки, он выключил мотор и, выйдя из автомобиля, достал сигарету. Глубоко затянувшись, он посмотрел наверх и попытался вспомнить кисловодские дожди. Как же много времени прошло… Воспоминания сливались одно с другим, как дождевые капли, попавшие на лобовое стекло.

Он подумал о дочери. Когда она приедет, они, наверное, ее и не узнают. Да и она сама приедет к незнакомцам, называющим себя ее родителями. Они оставили ее совсем маленькой. Кто знает, сколько лет будет Кате, когда они увидятся вновь? Внезапно Николай вздрогнул. Как же больно было осознавать то, что они теперь совсем чужие. Интересно, изменится ли это, когда они начнут жить все вместе? Кто знает… Может быть, приезд дочери сделает их всех глубоко несчастными. В голове его роились вопросы без ответов… Вопросы причиняли боль. У него под глазом застыла одинокая слеза.

Владимир и Маргарита впервые за долгое время наслаждались обществом друг друга. Владимир сделал жене приятный сюрприз: накопив денег, он повел ее на романтическую прогулку, а теперь они сидели в баре небольшого скромного отеля и пили вино. Позабылись ссоры и недомолвки, вернулись их прежние чувства. Муж и жена держались за руки и с любовью смотрели друг на друга.

Екатерина Николаевна писала письма своим детям. Она знала только адрес Тины, а потому собиралась отправить все ей. Но женщина никак не решалась запечатать их, а все читала и читала, стараясь запомнить все, что вывела на бумаге.

На деле все письма походили друг на друга, за исключением пары деталей, отдельных для каждого из детей. Порой она не могла найти нужных слов для того, чтобы выразить весь тот ужас, который довелось пережить, – погромы, клевету, голод, нужду. Они жили, как жуки в консервной банке, а вокруг гибли тысячи людей. Несмотря на больное сердце и больные суставы, женщина продолжала писать, и писала неутомимо, рассказывая о том, как могла часами ждать хлеба, газа, дров, чая, стоя в очереди с утра до вечера, в туман, холод и снег. С трудом написала она и о том, как Катя растет коммунисткой – марширует в строю, словно маленький оловянный солдатик, и поет хвалебные гимны в честь Ленина и Сталина. Но наряду со всем этим ей не хотелось расстраивать детей.

Она все не могла запечатать письма. Ей казалось, будто бы дети сидят рядом, и она рассказывает все каждому из них.

– Ах! – прошептала она. – Ах, моя дорогая Тиночка… милая Шурочка… дорогие Паня, Коля и Вова..

Валентина была в Стамбуле; она только вернулась из «Режанса» и готовилась утолить тоску по близким, перечитывая их письма. Из Ленинграда пришло неожиданное письмо от матери Константина – оно, словно волшебная мазь, залечивало рану, нанесенную письмом Сергея.

…моя дорогая Валентина, я все еще Вас помню и очень люблю, и от всего сердца приветствую Вас и Вашего супруга. Я желаю вам обоим счастья, любви, мира, спокойствия, радости и согласия на долгие годы.

Моя дорогая Валентина, я ценю Ваш выбор, иного и быть не могло.

Письмо Сергея и его поведение очень удивило меня. Если бы Константин был жив, разве не написал бы он Вам? Или всем нам? Нас известили о его гибели. Константина больше нет в живых.

Прошу, не расстраивайтесь из-за того письма. Живите со своим супругом в любви, спокойствии и понимании.

Моя дорогая Тиночка, я обнимаю и целую Вас. Будьте счастливы! Берегитесь невзгод!

Любящая Вас Анна Клодт

Валентина показала это письмо мужу. Александр Александрович прежде никогда не расспрашивал жену о ее прошлом, несмотря даже на то, что видел, как Валентина перебирает старые письма, – он предпочитал оставлять ее наедине с ее тайнами. А теперь, читая письмо Анны Клодт, он с удивлением понимал, как же сильно отличается от Константина и по характеру, и по телосложению. Константина больше нет. А он здесь и должен обеспечить Валентину любовью и привязанностью, в которых она так нуждалась.

Александр Александрович дочитал письмо и, расчувствовавшись, протянул руку жене и крепко сжал ее ладонь.

– Она очень учтива. Я должен поблагодарить ее.

Валентина осознала, что впервые не испытывает угрызений совести за новый брак. Она поднялась с места и крепко обняла мужа.

Несмотря на тоску по прошлому, по Алуште, по семье, жизнь Курта Сеита продолжалась. Каждый новый день таил в себе новое приключение. Он вновь получил шанс начать свое дело. На этот раз его партнером стал обрусевший африканец Федор Федорович Томас, когда-то управлявший клубами в Москве. Теперь они открыли кафе «Токатлиан» в Тарабье. Вскоре это место со стильным декором, отличным меню и джазовым оркестром стало пользоваться популярностью у стамбульских богачей. Доход Сеита рос, и он мог чаще баловать жену и дочь.

Вторая беременность Мюрвет протекала хорошо. Курт Сеит снял для них номер в хорошем отеле. Ребенок должен был родиться в конце июля, а хорошее питание, море и спокойная жизнь вдали