Убить фюрера - Олег Курылев

— Легко сказать, — озабоченно крутил головой Вадим, что-то прикидывая. — Легко сказать, ведь будет уйма народу, сутолока, клубы дыма от выхлопов и все такое.

— Да, но и для Принципа все это явится полнейшей неожиданностью, — стал подбадривать его Каратаев. — Пока он сообразит, что к чему, мы должны успеть. Ты хорошо запомнил фотографию? Голубоглазый, худой, усики, щетина, высокий лоб, впалые нездоровые глаза, темная шевелюра. Он будет в белой, застегнутой под горло рубашке без галстука и каком-то потертом сюртуке темно-серого цвета. Мы обязаны вычислить Принципа заранее, хотя бы минут за десять, и не спускать с него глаз.

Они долго еще бродили по переулку, прикидывая, где им лучше занять позицию.

— А если мне придется стрелять? — спросил Нижегородский.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Савва. — Не вздумай даже брать с собой пистолет. Ты вообще провез его нелегально, и твое право на ношение оружия здесь недействительно. Если ты, не дай бог, убьешь Принципа до того, как все поймут, что он покушался на Фердинанда, тебя самого примут за террориста, да еще ухлопают на месте. И думать забудь!

Проголодавшись, они решили перекусить в небольшом ресторане, в кривой улочке неподалеку от мусульманского квартала.

— Dobro jutro, modzemo li ovde vetsherjati? — вежливо поинтересовался Каратаев, войдя внутрь.

— Dobar dan! Molim vas, moja gospodo, — подбежал к ним молодой парень в национальном наряде с белым полотенцем в руке.

— Puno hvala.

Они уселись возле раскрытого окна с видом на высокие минареты мечети Царева Джамия. Оттуда доносился протяжный крик муэдзина, призывавшего правоверных на молитву. Появился хозяин, и Каратаев сделал заказ, целиком положившись на его вкус. Их столик тут же покрылся свежей скатертью и стал молниеносно уставляться снедью в мисочках и на подносиках из витиеватого черненого серебра. Со всей этой посуды снимались такие же серебряные крышечки и взору открывался дымящий капустным паром босански лонас, сочный бурек, аппетитный лахмажун. Собирались подать также шашлык и несколько видов плова, но Каратаев только замахал руками. На десерт была принесена слоеная медовая баклава с грецким орехом, суджук с орехом лесным, рахат-лукум, фрукты и что-то еще. От спиртного Савва наотрез отказался, и им подали фруктовый сок, ледяную бузу в больших запотевших кружках и горячий салеп, настоенныи на клубнях диких луговых орхидей. И, конечно же, приправленный имбирем и какими-то немыслимыми пряностями черный турецкий кофе. Оба соотечественника упустили момент, когда на их столике оказался-таки графинчик легкой домашней мальвазии.

— Та-а-ак, — потер руки Вадим. — Голубцы, какой-то пирог, пицца, сладости. Годится! Все же как здорово, Саввыч, что мы с тобой заехали в этот гостеприимный город. Но откуда хозяин знает, что мы в состоянии за все это расплатиться?

— Ну, во-первых, здесь это не так уж и дорого, а во-вторых… — Каратаев указал вилкой на кисть правой руки соотечественника, отягощенную перстнем с большим желтым алмазом.

Вадим понимающе кивнул и принялся энергично уплетать слоеный пирог с мясом и сыром, макая его в мисочку с острым соусом.

— А может, нам просто закупить местной сливовицы и всякой закуски да нагрянуть к ним в гости? — прошамкал набитым ртом приободрившийся Нижегородский.

— К кому в гости? — отхлебывая из фаянсовой кофейной кружечки, рассеянно поинтересовался о чем-то задумавшийся Каратаев.

— Ну, к этим ребятам.

Савва подавился, закашлялся и плеснул остатками кофе на свой кремовый пиджак.

— Ты что, кхе-кхе… хочешь все испортить? — зашипел он на Вадима, оглядываясь по сторонам. — Ты ничего не понял? Они готовились к этому дню несколько последних лет. Я имею в виду морально и нравственно. В конце мая… кхе-кхе… в Белграде их принял сам королевич Александр, благословляя на подвиг. Они уже оповестили всех своих родственников и друзей, что готовят нечто великое. И тут вдруг заявится некий Нижегородский с бутылками и закуской и начнет их отговаривать. Ха! Кхе-кхе-кхе… Что ты им скажешь, дипломат хренов? Да они просто пристрелят тебя, а труп засунут в бочку с прокисшим вином. И будут по-своему правы.

— Да ладно, я так… — смутился Нижегородский. — Мне просто немного странно, Савва: мы все знаем наперед и не предпримем никаких превентивных мер. Будем тянуть до самой последней секунды, не имея никаких запасных вариантов.

— Не дрейфь, Алексеич, все получится, — стал успокаивать его Каратаев, вытирая платком кофейное пятно. — Помнишь магазин деликатесов в том переулке? Там внутри есть какая-то закусочная типа кофейни, так вот, за несколько минут до столпотворения Гаврило Принцип должен быть там. Со страху на него нападет жор, и мы его срисуем заранее. Я просто не хотел говорить обо всех нюансах сегодня, чтобы не отвлекаться от главного.

— Hvala. Puno hvala. Do vidjenja, — с трудом выбравшись из-за стола, прощался с добрым хозяином Каратаев.

— Хвала, хвала, — улыбаясь подтвердил Нижегородский и, скривив набок рот, негромко пропел: — Спроси про сорти-и-ир.

— Izvinite, gdje je toalet?

Потом, почти позабыв про свою великую миссию, они бродили по городу до самого заката. Побывали возле Бегова Джамия — самой большой в этой стране мечети; оценили мощь старинной крепости, вросшей своими двенадцатью башнями в каменистый склон; осмотрели дворец вали Узрев-бека, когда-то давший название самому городу;[64]католический собор; синагогу. Несколько раз обошли вокруг выстроенной в мавританском стиле городской ратуши, где завтра должна будет состояться официальная часть церемонии. Побывали компаньоны и на рынке Бар-Чаршия, в закоулках которого можно плутать часами, словно в лабиринте муравейника. Через Голубиную площадь снова вернулись в центр.

— Ну, ты убедился, Нижегородский, что здешний народ нисколько не тяготится австрийским владычеством, как он не особенно тяготился и владычеством Османской империи? Обрати внимание, мусульмане построили свои мечети и медресе на склонах по окраинам, не порушив за несколько веков ничего в старом христианском центре. Боснийцы уже шестой век живут под чьим-то управлением. Они свыклись и не делают из этого трагедии.

В ту ночь Нижегородский долго не мог уснуть. Он то и дело подходил к распахнутому окну и смотрел в бездонную пропасть космоса. Неужели завтра он, Вадик Нижегородский, предотвратит самое страшное по своим последствиям убийство в истории человечества? Он уже спас в этом мире нескольких человек, кого-то, возможно, нечаянно погубил или сделал несчастным, но то, что предстоит завтра…

Где-то совсем недалеко от них венценосная чета тоже готовилась ко сну. Фердинанд написал несколько писем, одно из которых предназначалось императору, Софи написала детям. Утром адъютант должен был отвезти эти письма в Филипповицы и сдать фельдкурьеру. Перед сном супруги стояли на балконе, слушали оглушающее пение цикад и, глядя на звезды, негромко переговаривались. Разумеется, Фердинанд не сказал жене, что не далее как час назад ему передали еще одно предупреждение об опасности. Иованович[65]снова просил, просто умолял его отменить визит либо изменить маршрут и ехать в машине с поднятым верхом. Чушь, думал эрцгерцог, это совершенно неприемлемо. Он приехал сюда, чтобы его добрый и простой народ увидел своего будущего императора. Речь бургомистра и все эти официальные церемонии его совершенно не интересовали. Он вообще терпеть не мог официальных речей, считая их пустыми или лживыми. Фехим Чурчич[66]заранее предупрежден и должен говорить кратко.