Убить фюрера - Олег Курылев

* * *

Поезд пересек внутреннюю границу с Польшей. Нижегородский стоял в коридоре и напряженно всматривался в проплывающий за окном вид, ловя каждую деталь. За последнее время ему много раз приходилось пересекать границы, но никогда это не вызывало такого волнения. Ведь это была Россия.

Возвращается он в нее или едет впервые? Нет, конечно, впервые. Это совершенно не та страна, где он родился. Савва прав. И все же здесь говорят на его родном языке, читают русские книги, здесь они свободно будут называть друг друга по имени-отчеству…

— Ты погляди, что пишут! — из купе с газетами в руках вышел Каратаев. — Вот только заголовки и краткие выжимки из передовиц: «Граф Берхтольд отзывает 10-й и 11-й пункты австро-венгерской ноты Белграду», «Военный кабинет кайзера объявил о выводе значительной части войск из Эльзаса», «Франция расценивает это решение как самый значительный шаг к миру, сделанный Германией за последние десять лет», «Лорд Грей приветствует мирные инициативы Центральных государств», «Пуанкаре не исключает возможности пересмотра марокканского вопроса». И так далее. Сегодня двадцатое сентября, Вадим. На Марне должны грохотать тысячи пушек, а здесь неподалеку сто австрийских, немецких и русских дивизий как раз в эти дни должны развертываться для битвы за Варшаву. А что мы наблюдаем? Сплошной политес! — Каратаев потряс ворохом газет. — По земле ходят десятки тысяч человек, которые должны бы уже валяться разорванными на куски. А они ходят!

— И пусть себе ходят, тебе-то что?

— Как это… — Каратаев посмотрел в дальний конец коридора и осекся. — Как это что? Та-ак, стало быть, я не обознался, — сказал он вдруг ни с того ни с сего.

Нижегородский вопросительно посмотрел на соотечественника.

— Видишь того типа, что стоит через четыре окна от нас? — тихо спросил Савва. — Да не крути ты башкой… смотри так.

— Тот маленький? Ну?

— Не узнаешь?

Нижегородский снова украдкой посмотрел в указанном направлении.

— Он отвернулся, как я его узнаю со спины? А что? Ты думаешь, слежка?

— Да нет, это совсем другое. Держу пари — нынешнее состояние дел, — пошуршал газетами Савва, — этому деятелю вовсе не по душе.

— Почему? Не говори загадками.

— А ты сперва угадай с трех раз, кто это такой. Даю подсказку: в прошлом году он написал Горькому, что «война Австгии с Госсией, — выговаривая букву „эр“, Савва вдруг стал картавить, — была бы очень полезной для геволюции штуковиной, однако маловегоятно, чтобы Фганц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Ну? Есть версии?

— Иди ты! — вытаращил глаза Вадим. — Неужели?..

Прикрыв глаза, Каратаев едва заметно кивнул.

— Наверняка в его купе сидят жена и теща, — зашептал он. — Возвращаются из Галиции. Вот только теперь неясно, завербовали его немцы или нет. Понимаешь, в августе, если бы была война, австрийские власти должны были его арестовать за незаконное хранение оружия и продержать в тюрьме несколько дней. Ему даже предъявили бы обвинение в причастности к покушению на Фердинанда. Только все это блеф. Таким способом германская разведка хотела просто прибрать к рукам лидера крупной оппозиционной партии вражеского государства. И, как ты должен знать из школьного курса истории, ей это удалось. Бы, — добавил Савва. — История в нашем случае вполне приемлет сослагательное наклонение, потому что мы-то с тобой знаем, что так было бы, если бы… не мы с тобой.

— Я подойду! — дернулся в сторону Нижегородский.

— Стоять! — зашипел Каратаев. — Стоять! За ним могут следить. Ты забыл, что мы сами в бегах?

— Да я только познакомиться…

Савва затащил товарища в купе и запер дверь.

— Не нужно ни с кем знакомиться. Черт меня дернул вообще тебе сказать! Это ведь не юный мечтательный Гитлер, которого можно запихать на пароход и помахать ручкой. Ему сорок четыре года, за ним мощнейшая организация, боевые группы, он сидит на денежном мешке партии. Малейшее подозрение, и тебя уберут одним щелчком.

— Но, сказав «А», мы должны сказать и «Б», — зашептал Нижегордский. — Слушай, Саввыч, у меня родилась потрясающая идея…