Загадка XIV века - Барбара Такман

Бунт в Генте не имел отношения к прошлогоднему восстанию ремесленников, захвативших власть во Флоренции. Хотя события в этих двух ткацких городах были спонтанными и никак не связаны друг с другом, они породили классовую войну, растянувшуюся на следующие пять лет; причиной войны стало ухудшившееся положение трудового люда, чему поспособствовала и чума. Во Флоренции, Фландрии, Лангедоке, Париже, Англии и снова во Фландрии и северной Франции восстания следовали одно за другим, без видимой связи, за исключением последнего этапа. Бунты вспыхивали в городах и в селах; некоторые восстания случались от отчаяния, другие — от осознания собственной силы, но всем им предшествовало введение суровых налогов.

В Генте, где ткачи были особенно сильны, граф вызвал народные волнения, когда решил ввести налог с города для оплаты турнира. Один разгневанный купец крикнул, что налог не должен оплачивать «прихоти принцев и содержание актеров и шутов». Горожане отказались платить. Играя на коммерческом соперничестве городов и получив поддержку Брюгге, граф пообещал построить канал, соединяющий город с морем, с тем чтобы, в отличие от Гента, торговля Брюгге процветала. Когда пятьсот землекопов начали работу на канале, отводя в сторону реку Лис, Гент послал боевые отряды, и с этого момента конфликт только набирал силу. Фруассар писал о событиях во Фландрии: «Что скажут те, кто читает это, или те, кто слышит то, что читают? Скажут они одно — это происки дьявола».

В это же время в противоположном конце Франции, в Лангедоке, вспыхнула революция. Несчастное население не смогло более терпеть жесткое правление герцога Анжуйского — голод, притеснения, войну и налоги. Нетерпеливый, торопивший события герцог распространил свою власть на четверть территории страны. Он забирал налоги целиком, не разбираясь, что должно пойти на его личные нужды и что требуется для обороны Лангедока или королевства. Чтобы удержать на прежнем уровне сборы подымного налога при сократившейся численности населения в результате чумы, налог этот каждый год поднимали, но люди не получали обещанной защиты. В их селах по-прежнему орудовали банды и нещадно грабили и убивали. В 1378 году налоги на продукты особенно тяжело ударили по беднякам. Когда сборщики налогов стали обыскивать дома, словно посланцы инквизиции, негодование достигло предела.

«Как можно так жить? — восклицали протестующие толпы, обращаясь за помощью к статуе Мадонны. — Как нам прокормить себя и наших детей, если мы не можем заплатить огромные налоги, которые требуют с нас богачи ради удовлетворения своих прихотей?» Бунты и беспорядки распространялись по стране и в июле 1379 года вылились в восстание, когда совет герцога Анжуйского ввел новый подымный налог в размере двенадцати франков, лишь уведомив местные советы. Сам герцог в это время отсутствовал: он воевал в Бретани. Гнев его подданных, обремененных неподъемными налогами, вырвался с невероятной силой; они выступили против всех властей — королевских чиновников, нобилей, богатых буржуа из городских советов. Простые люди считали именно их повинными в новом налоге. «Убейте, убейте всех богачей!» — кричали они, как докладывал потом сеньор из Клермона. «Сеньоры и другие добрые люди бежали из сел и городов, боясь смерти. Если дерзких простолюдинов не прижать, может быть еще хуже».

В Ле-Пюи, Ниме, Клермоне и других городах люди собирались в вооруженные толпы, грабили богатые дома, убивали чиновников и совершали дикие преступления — даже, как сообщали, «вспарывали ножами крещеных людей и поедали». В октябре в Монпелье были убиты пятеро советников герцога Анжуйского, восемьдесят других, по слухам, были зарезаны. Восставшие рассылали гонцов, надеясь поднять всеобщее восстание, однако У них не было солидной производственной базы и традиций фламандской борьбы, а потому бунты быстро вспыхивали и так же быстро подавлялись. Климент VII, зависевший от способности герцога Анжуйского наводить порядок, немедленно послал кардинала Альбано, уроженца Лангедока, успокоить людей и предупредить их о страшном наказании за «оскорбление величия». Опасаясь возмездия, заправилы бунта покорились.

Судьба Монпелье драматизировалась намеренно. В январе, в день возвращения герцога Анжуйского, кардинал провел через городские ворота большую процессию горожан, в том числе и четырнадцатилетних подростков, там же были уцелевшие чиновники, священники, монахи, образованные люди и студенты университета. Все они встали на колени по обеим сторонам дороги и, обращаясь к ехавшему верхом герцогу и его вооруженной свите, кричали: «Смилуйтесь!». Магистраты стояли без плащей, шляп и поясов, женщины в платьях без украшений, горожане с веревками на шеях, и все, в том числе и дети младше четырнадцати лет, молили о пощаде. Герцогу униженно подали ключи от городских ворот и язык от большого колокола. В последующие два дня, по приказу герцога Анжуйского, все оружие сдали, а главные здания города передали рыцарям.

Затем с возвышения, сооруженного на главной площади, герцог сделал ужасное объявление: шестьсот человек приговаривались к смерти — одну треть из них должны были повесить, вторую обезглавить, а третью сжечь. Все имущество преступников подлежало конфискации, а дети приговаривались к пожизненной каторге. Половина собственности всех прочих горожан была конфискована, налагался штраф в шесть тысяч франков и возмещение расходов, понесенных герцогом за время восстания. Стены и ворота города надлежало снести, а университет терял все свои права, собственность и архивы.

После оглашения приговора послышались громкие крики, кардинал и прелаты умоляли пожалеть людей, университетские рыдали; женщины и дети завывали, стоя на коленях. На следующий день приговор значительно смягчили. Предыдущее представление устроили, чтобы как следует напугать горожан. Карл V в письме, адресованном кардиналу за два месяца до восстания, предлагал проявлять милосердие, однако для укрепления власти короне требовалась показательная порка.

События в Лангедоке имели далеко идущие последствия: отчаяние подданных заставило короля испытать муки совести. Он понимал, что брат его алчен и жесток и его непопулярность плохо сказывается на авторитете короны, а потому Карл снизил подымный налоги отозвал герцога Анжуйского из Лангедока. К несчастью, после краткого «губернаторства» Дюгеклена сменил его герцог Беррийский, чье правление, «исполненное наживы», не оправданной политической выгодой, оказалось, если такое возможно, даже более хищническим, чем правление его брата.

В апреле 1379 года де Куси и Ривьер с несколькими товарищами снова отправились в Булонь для мирных переговоров. Им разрешили сделать новые уступки территории и суверенитета и предложить бракосочетание — на сей раз сватали грудную дочь Карла за Ричарда II. Шесть переговоров за последние шесть лет — те, кто хотел обрести мир, гонялись за миражом. В этот период, если не считать успех французов в Нормандии, война не принесла успеха ни той ни другой стороне; напротив, вырос взаимный антагонизм и подозрения, закончить войну становилось все труднее.

Англичане прибыли на переговоры с двойственными намерениями: с одной стороны, они хотели воспользоваться дипломатическими средствами, а с другой — показать свою заинтересованность, пока ведется подготовка к новому вторжению. Восстание Монфора предоставило им возможность еще раз вторгнуться во Францию и отвоевать территории, которые они считали своими. С тех пор как Карл отказался от договора в Бретиньи и последовавших за этим неприятностей, они возненавидели французов за вероломство и за то, что те несправедливо лишили англичан собственности. Защита соотечественников, возможно, была довольно вялой, но в заморских сражениях всегда можно поживиться, и потому недостатка в желании воевать не было, только вот денег недоставало. Другие средства были израсходованы, деньги на поход в Бретань в 1379 году собрали благодаря введению различных степеней подушного налога — нового способа, предназначенного для взимания денег у духовенства и крестьян, обладавших более низкими доходами. При предварительном подсчете, с даже неясными представлениями о численности населения, этот способ должен был принести 50 000 фунтов стерлингов, однако собрали всего двадцать тысяч и все деньги вложили во флотилию сэра Джона Арундела.