Страшное гадание - Елена Арсеньева

– Так вот чего ты хочешь… – пробормотала она наконец. –Я скажу тебе, как открывается дверь, ты выйдешь, а меня тут подыхать бросишь? Ивсе, и Десмонд и Маккол-кастл, – достанется тебе? Тебе, как ты и хотела?О, вы, русские, – хитрые! Мать Десмонда так заморочила голову лордуМакколу, что он забыл обо всех клятвах, данных моей матери. А после смерти ледиЕлены жил – не жил, а словно бы с нетерпением ждал встречи с нею – и ускорил этувстречу. А Десмонд?! – У нее прервался голос от ненависти. – Чем этирусские дикарки ухитряются внушать такую страсть, что прибирают к рукам и нашихмужчин, и все, что нам должно принадлежать по праву?! Маккол-кастл – мой! Мой!Я не позволю, чтобы ты его получила!

Марина подбежала к ней, забыв страх. Слова Джессики окрылилиее и наполнили такой гордостью, какой она прежде и не подозревала в себе.Гордостью за кровь свою. За русское имя. За вековечную огромную страну, котораятихо, затаенно обнимала леса, и моря, поля, и реки, и горы своими непостижимымипросторами. Сейчас, как никогда раньше, она ощущала себя травинкой, вырваннойиз родной почвы и немилостивым ветром унесенной на чужбину.

– Да! – сказала она тихо. У нее стиснуло горло отвнезапного, всепоглощающего приступа злобы. – Да, я – русская. И чтобырусская баба приехала за тридевять земель склочничать, да сутяжничать, датравить-убивать – ради чего? Ради каменной этой глыбы? Да мне душно, тошно вней! Ради вашей тощей землицы, коя зимой и летом – одним цветом? – Онарасхохоталась, снисходительно взглянув на Джессику сверху вниз. – Да уменя в России – ого! – земли немерено-нехожено, богатств не счесть: летом– шелка изумрудные, по осени – меха лисьи рыжие, зимой – серебро морозное –бери не хочу! У меня солнце во все небо, там воля вольная, там березы белые,там… там… синицы по весне: тинь да тинь! – Горло снова перехватило, на сейраз смертельной тоской, но она все же нашла силы усмехнуться в изумленное лицоДжессики: – Нет уж, не нужно мне вашего простого киселька с молочком, у моегобатюшки и сливочки не едятся!

…И только переведя дух, Марина сообразила, что говорилапо-русски… И все-таки, судя по выражению глаз Джессики, та кое-что, если невсе, поняла: не слова, так их смысл постигла своим кошмарным, острейшим,жесточайшим умом – и прикрыла глаза, чтобы скрыть от Марины мелькнувшее в нихвыражение страха.

– Тогда… ради чего? – пробормотала она, как бы неМарину спрашивая, а себя. – Чего же ради тогда ты здесь суетилась,подсматривала, подглядывала, выспрашивала?

– Ты не поверишь, Джессика, – усмехнулась Марина,опьяненная тем дивным покровительственным, снисходительным чувством, котороеона испытывала сейчас по отношению к Джессике. И вовсе не потому, что тавалялась связанная на полу, а Марина стояла над ней, подбочась. Они обе былисейчас пленницами… и все-таки Марина чувствовала необычайную волю внутри себя.Она была сейчас выше Джессики, потому что ответ на ее вопрос, вполне очевидныйи единственно возможный, был непостижим для этой несостоявшейся леди Маккол…для этой неудачницы, проигравшей именно потому, что она никогда не ведалатакого чувства. – Ты не поверишь, Джессика! Ради любви!

Лицо Джессики поблекло, увяло, сморщилось. Но она была ещеслишком сильна, чтобы сдаться без боя, а потому нашла в себе мужествоусмехнуться бледными, искусанными губами:

– Как говаривал Лафонтен, два демона раздирают нашу жизнь начасти, лишая нас рассудка. Первому имя любовь, второму тщеславие. Каждому свое,не так ли?

– Каждому свое, – кивнула Марина.

– Но конец-то один! – усмехнулась Джессика. –Движимые тем или другим, мы обе умрем здесь, а бедняга Десмонд решит, пожалуй,что мы обе плюнули на него и решили попытать счастья где-нибудь в ином месте. Аведь он мог быть счастлив не с одной, так с другой, но беда в том, что онпринадлежит к тем людям, для которых часы любви всегда спешат либо отстают.Короче говоря, они любят тех, кто не любит их, но не любят тех, кто их любит!Впрочем, ему недолго останется сокрушаться!

– Это еще почему? – насторожилась Марина, не то сотвращением, не то с восхищением глядя на Джессику, которая сейчас напомнила ейнекую опасную ящерку: оторвешь у нее хвост – она вроде бы и изуродована, иобессилена, а через миг вновь красуется во всей своей ядовито-зеленой красе.

– Да так, – повела бровями Джессика, и Марина вдругпрозрела: да ведь Джессика поручила Хьюго и Линксу убить Десмонда! Она незнает, что все обернулось совсем иначе!

Велико было искушение выпалить ей в лицо эту весть,поглядеть, как она растопчет, накрепко пригвоздит Джессику к полу, однакочто-то неведомое удержало Марину от этого, и она постаралась сохранить на лицето же выражение недоумения.

– Tы этого все равно не узнаешь, если не скажешь, какоткрыть дверь.

– Сказала бы! – фыркнула Джессика. – Да ведьбросишь меня здесь гнить – а саму только и видели!

– Клянусь богом, вот те крест святой, истинный, неброшу! – троекратно перекрестилась Марина. – Пусть господь покараетменя на этом самом месте, если я лгу!

Джессика с брезгливым недоумением следила за ееразмашистыми, истовыми движениями.

– Ты что, не католичка?

– Нет, разумеется, – обиделась Марина.

– Мусульманка? Иудейка? – ехидно спросила Джессика.

«Вот же змея! – мысленно вызверилась Марина. – Ужечерти ее на сковородке поджаривают, а она все язвит! Ну, погоди у меня!»

– Я православная, – ответила она сдержанно, – иежели клянусь в чем-то, не допущу себя до греха клятвопреступления.

Джессика смотрела на нее в задумчивости.

– Вот что, – сказала она наконец. – Не могла бы тыприслонить меня к стене? У меня начинает ломить спину, не хотелось бы выйтиотсюда, подхватив простуду, ревматизм, радикулит и еще много чего!

Первым побуждением Марины было исполнить просьбу, но онаостановила себя.

– Кроме смерти, от всего вылечишься, – со всейвозможной точностью перевела она на английский одну из самых мрачных русскихпословиц – и не сдержала злорадной улыбки при виде тени, прошедшей по лицуДжессики. И не тронулась с места.

Да, Джессику можно было только пожалеть. Конечно, у нее ужеломило спину, а как вскоре разноются затекшие руки-ноги! Но даже и это не самоемучительное. Рано или поздно естественные надобности доведут ее до исступления.Разве только с помощью злого волшебства удастся ей добраться до того укромногоуголка, который облюбовала себе для этих дел Марина. И вот когда Джессика всеэто почувствует в полной мере… вот тогда, пожалуй, она заговорит по-другому.