Страшное гадание - Елена Арсеньева

Так вот где он был, несчастный, безвестно сгинувший жених,обездоливший свою невесту! Кабы знала Урсула… Не знала! Сия каморка составлялакакую-то особенную тайну замка, и непосвященные не имели о ней никакогопредставления. Если уж Урсула не знала, то, верно, не знал никто из нынеживущих. Вполне возможно, сэр Брайан попал сюда так же нечаянно, как самаМарина: что-то задел, какую-то панель, на что-то наступил, на какую-топлиту, – и оказался навеки отрезан от невесты, от счастья… от самой жизни!Судя по всему, за эти стены не может вырваться ни звука. Он, бедный, конечно,кричал, пока голос его не превратился в стоны, а затем в последние хрипыумирающего. Он бился в эти непроницаемые стены, ощупал каждый дюйм, пытаясьвызвать к жизни секретный механизм, отпирающий дверь, но постепенно силы егоиссякли, и он простерся на полу, не в силах шевельнуть даже пальцем. Солнце,ветер и капли дождя, проникающие сквозь недосягаемые щели в потолке, ещеусиливали его мучения. И вот страдалец испустил дух, отчаянно желая смерти,которая положит конец его мукам, и в то же время пытаясь отдалить ее приход,ибо пока жив человек – жива надежда.

Но никто не пришел. Никто не нашел его, и кабы не новаяроковая случайность, участь его так и осталась бы навеки безвестною.

И вдруг Марине почудилось, будто чья-то недобрая ледянаярука стиснула ей сердце.

Участь сэра Брайана по-прежнему останется безвестной. Как иучасть той, которая нашла его… себе на погибель.

С непостижимой ясностью поняла Марина, что изображенная настранной картине красавица, в отчаянии бьющая в стены глухой, без окон, бездверей, каморки, – это она сама, ну а сэр Брайан – лишь подтверждениетщетности всех ее будущих усилий.

Она закричала – и крик взвился к потолку, тоненькой,неслышной струйкою просочился сквозь щели, улетучился. Кричи, не кричи… СэрБрайан кричал, но никто не услышал, хотя его искали изо всех сил. А ее-то никтоне будет искать. Никто не узнает… никто не узнает, что она вернулась в замок.Никто и вообразить себе не сможет, что она нуждается в спасении!

Никогда?.. Никогда не выйти отсюда? Стереть пальцы окаменные плиты и убедиться в том, что обитель ужаса не открывается изнутри?! Онет…

Марина отпрянула от скелета, этого чудовищного свидетельствавековечного торжества Смерти, и ринулась к тому месту, где очнулась, как еслибы оно было более остальных близко к реальному, живому миру, из коего Маринаоказалась так внезапно и ужасно вырвана. И вдруг новая волна жуткого,отвратительного смрада нахлынула на нее и заставила содрогнуться отмучительного позыва рвоты.

Запах гнили. Запах разложения и смерти.

Марина шагнула в угол, полускрытый тенью, и тут же,отпрянув, извергла содержимое своего нутра на каменный пол.

Ноги у нее подогнулись, руки тряслись, в голове стучалитысячи железных молотов, перед глазами плясали кровавые пятна, но и они не всилах были заслонить ужасную картину, виденную лишь мгновение, но неизгладимозапечатлевшуюся в мозгу.

Это был труп… разлагающийся, ужасный труп женщины в грязном,изорванном коричневом платье из грубой ткани, какие носят монастырскиепослушницы, с распущенными, спутанными волосами, что были льна светлей. Чертылица сделались неразличимы под жуткой маскою, которую надела на нее смерть, ноМарина успела отчетливо разглядеть жуткие раны у запястий – глубокие раны, изкоторых в изобилии натекла вокруг кровь, превратившаяся в черные, запекшиесяпятна.

Леди Элинор? Ох, нет… Марина никогда не видела этустрадалицу, однако мгновенно и безошибочно узнала ее.

Гвендолин. Гвендолин! Так вот о чем пыталась ей сказатьУрсула…

* * *

Прошло немалое время, прежде чем Марина пришла в себя. Еезаставил очнуться горький плач, раздававшийся где-то рядом, но Марина с трудомповерила, что это плачет она сама. Словно бы душа ее уже вырвалась на волю иоплакивала несчастную плоть, которой предстоит сделаться добычею мучений, азатем и тлена. Но оплакивала она и всех усопших здесь – своих сотоварищей понесчастью, по обители смерти.

Разум, еще не вполне осознавший неизбежность гибели,по-прежнему пытался делать то, чему был посвящен последнее время: расплетатьвенки чудовищных интриг, свитых Джессикой. И Марина словно бы воочию увидела,как несчастную леди Маккол, крепко связав и заткнув ей рот, волокут из башни вэту зловещую каморку, которой было суждено сделаться ее склепом; Джессика иХьюго смотрят хладнокровно, а быть может, торжествующе, упиваясь сим кошмарнымзрелищем, как Линкс вскрывает Гвендолин вены. И потом они ждут, ждут, покажертва их не перестанет стонать, биться, пока вся жизнь не истечет из нее.

«Леди Джессике было так плохо, что пришлось вызвать доктораЛинкса пустить ей кровь!» Как бы не так. Болезнь Джессики была выдумана лишьдля отвода глаз, как, впрочем, и прочие ее поступки, а на самом деле ей былнужен предлог протащить Линкса в замок. Сименс тогда находился в полном блескесвоей неусыпной бдительности, однако же и он проглядел, а может, проспалзловещее деяние, свершенное здесь. Линкс наверняка воспринимал это убийство какновую месть аристо, ну а Джессика потирала руки от счастья, что заветная цельприблизилась еще на… еще на один труп. Может быть, одному только Хьюгосделалось на мгновение жаль несчастную… нет, скорее всего он пожалел, что несможет более пользоваться ее беззащитностью и удовлетворять свою животнуюпохоть. А потом они все вместе ушли, и тайна смерти Гвендолин сравнялась стайной смерти сэра Брайана. Одна лишь Урсула не то подозревала что-то подобное,не то просто в ее полумертвом мозгу действительность смешалась с легендою,оттого она рассказала про перерезанные вены леди Элинор – и, оказывается, далаточнейший ответ на вопрос Марины: «Где Гвендолин?»

Вот она, Гвендолин. Мертва, давно мертва. Но двоих ее убийцуже наказал господь, а за третьей, надо надеяться, тоже черед не станет.

Марина вздрогнула. Что-то промелькнуло в голове – словно былуч света на миг выглянул из-за туч и скрылся, но этого мига хватило, чтобыволшебно преобразить мрачную, ужасную картину.

О господи! Да ведь если Джессика, Линкс и Хьюго убили здесьГвендолин, а потом ушли, значит… значит, отсюда уйти возможно! Значит, выходесть!

Она до глубокой, почти неразличимой тьмы ощупывала каждыйдюйм стен и пола, каждую впадинку, каждую шероховатинку и стерла до кровипальцы, пока не поняла: если этот выход даже и существует, она не сможет егонайти.