Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин

В.: А в чем разница? Ведь оба остались в истории литературы, оба велики и читаемы?

О.: Анатоль Франс… обладал большим мужеством. Он действительно обличал мифы и мошенничества, а не прятался, как Марк Твен, за добродушной маской… присяжного забавника. Он не боялся гнева Церкви, не боялся занять непопулярную позицию… – возьмите, например, дело Дрейфуса. Что до Твена, то… он никогда не критиковал заветные чаяния, если это могло навлечь на него беду…

В.: Но вы пишете, что у него были «задатки бунтаря, даже революционера»…

О.: Он… хотел развить их, но почему-то так и не развил. Он мог стать обличителем притворщиков и пустозвонов, глашатаем демократии, причем более значительным, чем Уитмен. Вместо этого он заделался той… сомнительной фигурой, перед которой угодничают дипломаты и которую жалуют венценосные особы… Сколько же времени потрачено… на шутовство и паясничанье… Человек, который мог бы вырасти в… Вольтера, превратился в записного застольного оратора, известного миру способностью сыпать анекдотами и ублажать богатых дельцов, выставляя их благодетелями общества… Это обыкновение брать где удастся сторону сильного, убежденность, что сила всегда права… Он сам пошел на капитуляцию из-за коренного изъяна в своем характере – неспособности встать выше Успеха.

В.: Да, помню. Однажды, правда, по другому поводу вы сказали, что слишком серьезно относитесь к «званию интеллектуала» и потому ненавидите «глумливость, попугайство, пасквилянтство и хорошо оплачиваемую фигу в кармане, которые процветают в литературном мире». Всё тот же «стеб», если по-современному… Но ведь «глумился» над миром и любимый вами Свифт?.. И только ли потому, что не смог «придумать» убедительную «положительную» утопию?.. Некий рай?

О.: Не смог… Первые три части «Путешествий Гулливера» являются самой едкой сатирой на человеческое общество, когда-либо написанной. Каждое слово в них до сих пор имеет силу; кое-где имеются достаточно подробные описания политических кошмаров нашего времени. Но чего Свифт не смог создать, так это описания расы существ, которыми бы он восхищался.

В.: Та же история, кажется, случится и со вторым томом «Мертвых душ» Гоголя.

О.: Получается, что все попытки описать счастье… терпели сокрушительный провал. Изобразить рай не легче, чем утопию, хотя ад в литературе… был многократно описан убедительно и со всеми подробностями…

В.: Это заметно и в священных текстах… Тоже, кстати, ваше замечание…

О.: Почти все христианские писатели или откровенно заявляют, что рай описать невозможно, или же несут чушь о золоте, драгоценных камнях, и бесконечном пении гимнов… Когда очередь доходит до рая, у них остаются лишь слова типа «экстаз» и «блаженство» – и ни слова о том, из чего они состоят. Возможно, самое живое предположение на эту тему высказал Тертуллиан, утверждавший… что главное удовольствие рая – это смотреть на муки страждущих в аду… Мусульманский же рай, где на каждого мужчину приходится по 77 гурий, все из которых требуют к себе внимания одновременно, есть сущий кошмар… Так же обстоит дело и с описаниями совершенного счастья… Они всегда производят впечатление пустоты, пошлости или и того и другого. В начале поэмы «Орлеанская дева» Вольтер описывает жизнь Карла VII и его любовницы… Он пишет, что они были «всегда счастливы». В чем состояло их счастье? Бесконечные пиры, пьянство, охота и совокупления. Кого не стошнит после нескольких недель такого «счастья»?..

В.: Все «утопии» грешат этим, ибо оперируют представлениями их собственного времени.

О.: Неспособность человечества представить себе счастье в ином виде, чем передышку либо от труда, либо от боли, ставит перед социалистами серьезную проблему… Настоящая цель социализма не есть счастье… Мир хочет чего-то, что вроде бы может существовать, но точного определения ему дать не может. В это Рождество тысячи людей будут истекать кровью в российских снегах, тонуть в ледяной воде, будут разорваны на куски снарядами… бездомные дети будут рыться в развалинах немецких городов в поисках съестного. Сделать так, чтобы всё это исчезло, есть достойная цель. Но описать грядущий мир со всеми подробностями – задача совсем иная.

В.: Неисполнимая?..

О.: Социалисты должны предсказывать будущее, но – в общих чертах…

В.: Вам это, возможно, покажется странным, но то же самое говорил и Ленин, когда его спрашивали о конкретике будущего социализма…

О.: Почти все создатели утопий напоминают человека, у которого болят зубы и для которого счастье заключается в том, чтобы боль прошла. Они хотят создать совершенное общество, повторяя вещи, ценность которых временна. Более разумный путь действий состоит в принятии неких общих принципов, к которым человечество должно стремиться, а подробности оставить на потом. Попытки вообразить совершенство не приводят ни к чему, кроме осознания собственной пустоты. К сожалению, это можно сказать даже про такого великого писателя, как Свифт, который с величайшим мастерством может содрать шкуру с епископа или с политика, но когда пытается изобразить сверхчеловека, у читателя остается впечатление, противоположное намерениям писателя…

В.: А у вас? Кого из коммунистов – «параноиков-властителей», как вы обозвали их, – вы могли бы назвать «сверхчеловеком» по их качествам? Вот тот же Ленин – сверхчеловек?

О.: Ленин – один из тех политиков, которые приобрели незаслуженную репутацию благодаря преждевременной смерти… Проживи Ленин дольше, он, вероятно, был бы выброшен из страны, как Троцкий, или удерживал власть примерно такими же варварскими методами, как Сталин…Часто… масштаб действий делает людей выдающимися… Нет ничего необычного в том, чтобы уморить голодом несколько человек из государственных соображений; но намеренно уморить голодом несколько миллионов – такого рода деяния приписывают только богам…

В.: «Всякая власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно» – слова вашего лорда Эктона… Но тогда – последний вопрос: надо ли торопить «социальный прогресс», и какова цель его?

О.: Настоящая цель социализма есть человеческое братство. Это все чувствуют, но вслух произносят редко или, по крайней мере, недостаточно часто. Люди отдают свою жизнь политической борьбе, добровольцами идут на смерть в гражданских войнах, переносят пытки в тайных застенках гестапо не ради построения синтетического рая с центральным отоплением, кондиционерами и электрическим освещением, а потому, что хотят создать мир, где люди друг друга любят, а не обжуливают и не убивают. Они хотят этого первого шага. Куда идти дальше – они не уверены, но попытки представить последствия подробно отвлекают от главного…