22 июня 1941: тайны больше нет - Арсен Беникович Мартиросян

нередко еще по соседству, но бывало, что и вместе, наступала моторизованная дивизия вермахта. Просто для сведения: одна танковая дивизия вермахта в момент вторжения — это 16 000 чел., в среднем до 200 танков, 192 орудия, в том числе 53 противотанковых, 25 бронемашин[451], а одна моторизированная дивизия вермахта в момент вторжения — это 14 029 чел., 37 бронемашин и 237 орудий и минометов, из которых 63 противотанковых[452]. О пехотной дивизии было сказано выше.

И в таком случае более чем уместно, оправданно и аргументированно обосновано следует говорить не о 6—8-кратном превосходстве фрицев, а как минимум на порядок большем превосходстве. И то, подчеркиваю, как минимум на порядок, потому что в реальности почти повсеместно вследствие указанных причин, допущенных по вине нашего же командования, превосходство фашистских гадов было на несколько, а то и несколько десятков порядков больше, сколь бы парадоксально сие ни прозвучало. Ведь в действительности одной немецкой дивизии в полосе ее наступления примерно 4–5 км в обороне противостоял в лучшем случае отдельный батальон от стрелковой дивизии, так как наша дивизия была растянута до 40–50 км!

Абсолютно не желая стращать уважаемых читателей ужасными цифрами, но хотите верьте, хотите нет, однако если произвести принципиально жесткие арифметические действия, то подлинное превосходство фашистских гадов над каждым нашим солдатом в момент начала агрессии и первые часы агрессии было на уровне от 300 до 1000 раз в зависимости от фронта, конкретной армии, корпуса и дивизии и полосы их обороны[453].

…Короче говоря, осуществленная и приведшая к таким последствиям подмена была не только полной де-факто, но и прежде всего незаконной, негласной, неофициальной, ни с кем из высшего руководства СССР не согласованной. И что особенно важно еще раз подчеркнуть, так это то, что де-юре, то есть на бумаге, никаких следов подмены оставлено не было! Если, конечно, не считать никогда официально не докладывавшегося Сталину — ни в бумажном виде, ни устно — бессмысленного документа якобы от 15 мая 1941 г. Достигнуто это было очень просто. Всего лишь вербальной, то есть устной перестановкой акцентов. Даже невзирая на то, что военным было приказано к маю 41-го разработать два варианта развертывания наших главных сил — «южный» и «северный».

Правда, кое-что на бумаге все-таки осталось — в виде тех же в спешке составленных в мае — июне 1941 г. проектов планов обороны государственной границы ПВО, которые оказались в Генштабе в буквальном смысле лишь накануне 22 июня и, естественно, не были рассмотрены и утверждены, поскольку там и зависли. Потому что к моменту поступления этих документов в НКО и ГШ на их руководство навалились уже другие, еще более неотложные задачи по приведению войск в боевую готовность в связи с данными разведки о нападении, что осуществлялось в ручном режиме в основном Жуковым, но в соответствии с замыслом пресловутого немедленного (молниеносного) по факту нападения контрнаступления с плацдарма КОВО. В заключительной части этого якобы плана якобы от 15 мая 1941 г. прямо указано, что начальник Генерального штаба отдал все необходимые распоряжения в соответствии с замыслом этого якобы плана (проще говоря, указав это, Жуков имел в виду директивы на развёртывание войск под этот план, который был положен на бумагу еще в конце апреля, но сами эти директивы под этот план так и не ушли в западные округа.

То есть всему тому, что должно было стать только следствием отмобилизования и сосредоточения своих основных сил под прикрытием активной обороны и активных действий по сковыванию главных сил противника, то есть контрнаступлению, которое должно было быть начато только после этого и только при наличии благоприятных условий, совершенно незаконно был придан статус главной цели и одновременно главного же метода. Причем не просто контрнаступлению, а именно же немедленному, то есть молниеносному, контрнаступлению по факту нападения Германии, да к тому же с задачей молниеносного же разгрома вторгшегося противника на его же территории. И при этом, как пока-залп офицеры ВНУ ГШ в работе «1941 год — уроки и выводы», наши контрнаступательные действия в режиме контрблицкрига по факту нападения «не обеспечивались ни заблаговременным развертыванием войск, ни их высокой боевой готовностью, ни умелой организацией контрнаступления, ни поддержкой контрударных группировок авиацией»!

Именно такая де-факто (вербальная) перестановка акцентов в расстановке целей и методов позволила относительно спокойно, не опасаясь обвинений в измене или, по меньшей мере, в подлоге, сотворить тот самый «безграмотный сценарий вступления вооруженных сил в войну», за который пришлось заплатить 27 миллионами жизней.

Тем более что неоднократно упоминавшийся проект документа, увы, был всего лишь в целом одобрен и потому принят за рабочую основу. Прямого письменного утверждения проекта этого документа, увы, не имело место быть. Едва ли стоит подвергать сомнению то обстоятельство, что у высшего руководства СССР, очевидно, были свои причины для такой позиции, как, впрочем, не подлежит сомнению и тот факт, что подобная ситуация открывала широкое поле для разных стратегических экзерсисов генералов. Судя по всему, в том числе и в этом был если и не роковой, но очень серьезный просчет Сталина. Нельзя было оставлять генералам слишком широкое поле для маневров, когда на кону стоит судьба Родины.

В результате неизбежно возникшей двойственности (если не того более) проводившихся мероприятий, вся реализация незаконно, негласно и неофициально измененного плана отражения агрессии стала осуществляться к тому же на редкость крайне неадекватными средствами, методами и приемами, в том числе зачастую в пожарном порядке. Ну, а если и вовсе по-простому, то на фоне и без того откровенно кореживших армию многочисленных, далеко не всегда и не во всем продуманных и тем более уместных реформ, начался невообразимый бардак с подготовкой соответствующих документов и особенно резкое изменение сути и характера войсковых учений — их перенацелили сугубо на наступательные операции.

Хуже того. Бардак объективно оказался более чем путаным сознательно, яркое доказательство чему директивы НКО и ГШ о разработке в мае 1941 г. последних перед войной уже не столько планов прикрытия, а именно планов обороны государственной границы и ПВО, которые требовалось отработать к началу июня и представить в ГШ, но которые при этом так и остались неизвестными командованию многих корпусов и дивизий. Зачем это было сделано — непонятно, причем непонятно именно потому, что до этого уже были разработанные, более или менее отработанные в войсках и заложенные в «красные пакеты» планы прикрытия.

Фактически это едва ли не окончательно сбивало с толку командование на местах, некоторая, но именно же незначительная часть которого и сама была рада оказаться сбитой с толку, дабы