Зеленый рыцарь - Айрис Мердок

— Далеко не все, но я постараюсь быть кратким. Как я уже говорил, остался кое-какой нерешенный момент.

— Какой же?

— Выполнение одного оригинального действия.

— Какого оригинального действия?

— Исходного действия, во время которого вы так яростно ударили меня дубинкой, что едва не лишили жизни.

— Вот вы о чем! Но разве вы не пояснили в письме, что все это дело, в целом закончившееся туманной неопределенностью, может быть уже предано забвению? А ваши собственные душевные переживания вы даже великодушно предложили считать фантазиями и эгоистичными заблуждениями. Вы также просили у меня прощения. Этого достаточно, более чем достаточно. Достаточно и для вас, и для меня. Давайте же сейчас, достигнув такого замечательного уровня понимания, оставим все это в покое навеки.

Лукас, подавшись вперед, произносил слова мягким, убедительным тоном. Более того, Клемент безошибочно понял, что брат говорит с большой долей искренности.

Питер, до настоящего момента выглядевший как исполненный уверенности и сил хозяин положения, вдруг встревожился. Он взмахнул левой рукой и нервно прижал ее тыльной стороной ладони ко рту. Его устремленный на Лукаса взгляд выражал серьезность, даже непреклонность. Опустив руку, он сказал изменившимся, тихим голосом:

— Нет. Наше дело не может быть предано забвению. Его нужно, к сожалению, прояснить, то есть взглянуть на него в новом свете, я даже скажу, повторить… в некотором роде, прежде чем… преодолеть все последствия.

— О боже! — воскликнул Лукас оживленным, игривым голосом, громко прошелестев бумагами на своем столе, — Неужели мы начнем все сначала? Я думал, что как раз от этого вы и рады были освободиться. Несомненно, одного повторения достаточно!

Глубоко вздохнув, Питер опустил взгляд на свои уже успокоившиеся руки.

— Прошу, позвольте мне продолжить и высказать мои мысли. Мы достигли, скажем так, великой вершины, горного плато, некоего открытого пространства в нашем… противоборстве… то есть в наших взаимоотношениях. Верно, я стал свободным, я могу нормально жить и дышать, я успокоился. Вместо образа слепой Фемиды с мечом и весами я вижу теперь огромное ясное пространство, весьма похожее на зеленый луг, вижу яркий свет, покой и неожиданное исчезновение ужасных мучений, порождаемых гневом и ненавистью. Но с другой стороны… — он помедлил, — с другой стороны, все-таки что же видится вам?

— Я не уверен, что понимаю, о чем вы толкуете. Если вас волнует мое благополучие, моральное или любое другое, то уверяю вас, я вполне в состоянии позаботиться о себе сам. Это уже не ваша проблема, и вы, конечно не без удовольствия, снимете с себя такую обузу, оставив меня в покое, разве я не прав?

Лукас, напряженно выпрямившись, пристально смотрел на Питера, который непоколебимо и так же пристально смотрел на него. Изгнанный в дальний конец комнаты Клемент заметил, а вернее, почувствовал с особой, небывалой прежде остротой, что перед ним разворачивается противоборство двух великих магов.

— Ну, вы не совсем правы, — озабоченно ответил Питер, отведя взгляд в сторону и приняв более свободную позу, — Конечно, я хочу покоя. Но я также хочу примирения. А примирение подразумевает участие двух личностей. Вы понимаете меня? Раньше я говорил, что хочу возмездия, а теперь я хочу примирения… хочу ясного завершения… типа эквивалентной замены… только не так, как было прежде…

— На данной стадии наших отношений, — мягко, словно говоря с ребенком, произнес Лукас, — на мой взгляд, бессмысленно и даже опасно стремиться к ясности или рассуждать об эквивалентности. Неужели вы желаете, чтобы я признался вам в неком преступлении или изобразил смирение, мысленно присоединившись к вам на том светлом зеленом лугу? Ничего не получится, вы же понимаете, что из этого ничего не получится.

Питер помолчал. Затем, глянув на Лукаса, он отвел взгляд и сказал:

— Я думаю о себе, о покое в моей душе. Мне понятно, что говоря об опасности, вы подразумевали новый неожиданный поворот к дискуссии или… противоборство. Но… именно так… мне необходимо нечто большее, чем облеченные в пустые слова мысли. Мне не хватает некой полноты. Нужно достичь определенной глубины. Я хочу перевести все, все, о чем мы говорили, все наши рассуждения, в более реальную область, в более осязаемую сферу, в определенное действие, оставляя, безусловно, в неприкосновенности понимание, которое сейчас, именно в данный момент, существует между нами. Я надеюсь, теперь вы понимаете, к чему я клоню.

Они опять сцепились взглядами. Лукас слегка кивнул, ожидая дополнительных пояснений.

— Я упомянул в письме, — продолжил Питер, — что попрошу вас оказать мне одну маленькую услугу.

Лукас вновь кивнул.

— Так вот, суть услуги. Вы позволите?

— Конечно, — ответил Лукас.

Питер неожиданно встал.

Выйдя из гипнотического состояния, вызванного «магическим противоборством», Клемент тоже невольно поднялся со стула.

— Сядь на место, — резко велел Лукас брату.

Клемент послушно сел.

Питер взял свой стул и, держа его в руке, обошел вокруг стола. Он поставил его рядом с креслом Лукаса, но развернув к нему. В результате гость сел лицом к Лукасу. И Лукас с интересом повернул голову в его сторону.

— Пожалуйста, снимите вашу куртку, рубашку и… — попросил Питер Лукаса.

Клемент вновь встал и сделал несколько шагов вперед. Он подумал, что Питер Мир сошел с ума.

Клемент заметил, что Лукас со странной улыбкой снял очки, потом куртку, рубашку и майку, отбрасывая их по очереди в сторону и по-прежнему глядя на своего собеседника.

Все происходящее с этого момента показалось Клементу сном, гипнотическим трансом, в общем, неким зрелищем, принадлежавшим другому измерению. Он замер, точно парализованный и околдованный. Клемент увидел, как Питер взял в левую руку свой обычный с виду зеленый зонт, положил правую руку на слегка изогнутую рукоятку и отделил ее от зонта. Из полого стержня, медленно, не вдруг, а словно по какому-то магическому повелению, выплыло длинное и блестящее лезвие. Клемент не шелохнулся, просто не смог. Лукас опустил взгляд на клинок, но также не шелохнулся. Он вновь посмотрел на Питера. Ненужная часть зонта с тихим стуком упала на пол. Питер взглянул на кончик ножа. Левой рукой он мягко коснулся бока Лукаса. Потом он сделал резкое движение ножом и всадил его между ребер.

Клемент тщетно пытался пошевелиться или протестующе закричать, у него вырвался лишь какой-то нечленораздельный звук. Он медленно опустился на колени и распластался на полу, упав в глубокий обморок.

— Посадим его на стул, надо опустить его голову между колен, вот так нормально, предоставьте его мне.

Клемент испытал приступ дурноты, он задыхался, сверху на него давил какой-то черный свод, в глазах потемнело, вероятно, от слез. Он издавал бессвязные протестующие возгласы, когда большая и сильная рука Питера обхватила его шею и пригнула голову вниз. Давление вдруг исчезло. Клемент выпрямился и опустил голову на грудь. Питер подхватил его, когда он опять начал падать со стула. Клемент поднял голову, открыл рот, поперхнулся и глубоко вздохнул, видя, как в тумане, заботливо склонившиеся над ним лица Питера и Лукаса. До него донесся голос Питера.