Крестовый поход - Робин Янг

— Ты видишь, к чему мы пришли? Спустя два столетия эти люди готовы отказаться от мечты христианства ради одной золотой монеты с каждого. — Он сжал плечо Уилла еще сильнее. — Неужели ради них принесли себя в жертву наши братья, твой отец? Ради них они проливали свою кровь? — Он опустил голову. — Должно быть, рыцари Первого крестового похода, основатели нашего ордена, сейчас переворачиваются в своих гробах! Наверное, Господь отвернулся от нас из-за нашей алчности и тщеславия. Неужели все кончено? И не на поле битвы, а в бессмысленных погромах в мирное время, устроенных толпой невежественных голодных крестьян, явившихся сюда в поисках лучшей жизни. — Он горько рассмеялся. — Неужели действительно вот так все кончилось?

Уиллу хотелось сказать, что все войны бессмысленные. История помнит героев и полководцев, и ей дела нет до безвестных миллионов, принявших смерть на полях битвы.

— Спаси нас Господь, — простонал Гийом, почти падая на колени.

Уилл подхватил де Боже, на мгновение проявив слабость и выругав Эврара, что тот умер и оставил его одного. Но тут же собрался, вспомнив, что он глава «Анима Темпли», а еще муж и отец.

— Это еще не конец, мессир. — Он посмотрел великому магистру в глаза. — Пока еще не конец.

Цитадель, Каир 20 октября 1290 года от Р.Х.

Калавун нетвердой походкой проковылял к двери и вышел в сад. На мгновение ослепленный солнечным светом, заслонился ладонью и направился по обсаженной пальмами и яркими цветами дорожке к пруду, где в чернильной глубине медленно двигались рыбы. Тяжело опустился на каменную скамью и охватил пульсирующую голову руками. Кожа на лбу была сухая и холодная, к горлу подступала тошнота. Обычно такое бывало только по утрам, но теперь длилось целый день. Снадобья лекаря не помогали уже несколько месяцев.

— Отец.

Калавун выпрямился, морщась от боли. Подошел Халил, как обычно, с суровым лицом. Посмотрев на сына, Калавун вдруг, к своему ужасу, обнаружил в себе желание, чтобы лихорадка унесла тогда не Али, а Халила. Али был добрый, справедливый, красивый и благородный мальчик. Он умел радоваться жизни и, возможно, стал бы единомышленником отца, поверил бы в его дело. А Халил спрятался за холодной стеной веры и долга, которую Калавуну так и не удалось пробить. Наверное, после смерти Али надо было искать другого преемника. Но сейчас нечего забивать этим голову. Калавун слабо вздохнул и зажмурился. Он любил Халила. И по-прежнему надеялся, что сын его поймет.

— Почему ты покинул Совет, мой повелитель? — спросил Халил. — Эмиры ждут приказа выступать. — Он скрипнул зубами. — Франки осмелились отказать нашим требованиям! Они дорого за это заплатят.

— Я хочу подумать, Халил, на воздухе.

— О чем думать, отец? — Халил взмахнул в сторону дворца. — Люди ждут тебя. — Он вгляделся в Калавуна. — Отец, почему ты молчишь?

Калавун встретил его каменный взгляд.

— Я принял решение.

— Тогда объяви. Надо готовить войско. — Халил собрался идти к дворцу, но остановился, увидев, что Калавун все еще сидит.

— Я не пойду на франков.

Халил долго молчал.

— Ради Аллаха, скажи, почему ты это делаешь? Франки отказались заплатить за злодейства, совершенные в Акре. Ты должен на них пойти!

— Не забывай, с кем говоришь, Халил, — резко оборвал его Калавун. — Я султан, и мое слово закон.

— Эмиры не позволят тебе это сделать, — свирепо отозвался Халил. — Франки истребили сотни мусульман, нарушили мирный договор. Эмиры требуют от тебя действия!

— Я их послушал, когда речь шла о Триполи, и сожалею с тех пор каждый день. Снова ту же ошибку я не повторю. — Калавун поднялся и обошел пруд. Посмотрел на небо, затем невесело рассмеялся. — Я скучаю по Назиру. Странно, да? Он меня предал, а я по нему скучаю. И думаю, не стал бы его убивать, если бы Назир тогда остался жив в Триполи. Понимаешь, не смог бы заставить себя сделать это. Я потерял много близких. Айша, Ишандьяр, Али, Бейбарс. Отчего же я еще здесь, Халил? Может, Аллах обо мне забыл?

Но Халил не слушал, думая о своем.

— Ты поведешь войско на Акру, отец, и уничтожишь это последнее пристанище франков.

Калавун поморщился.

— Ты сделаешь так, — продолжил Халил, — потому что это необходимо, единственно правильно. Ты сделаешь так потому, что этого требуют твои люди, а франки заслуживают наказания. И ты сделаешь так, потому что, если ты не сделаешь, я расскажу эмирам в зале о твоем предательстве.

— Что?

— Я подслушивал! — крикнул Халил в лицо ошеломленному отцу. — Да, подслушивал твой разговор с тамплиером. Теперь знаю, что вы многие годы работали вместе против Бейбарса, против наших людей. Против меня! — Он прошелся взад и вперед, вскидывая руки. — Я держал это в тайне, чтобы дать тебе возможность сделать все правильно для своего народа. Но теперь вижу, у меня нет выбора. — Его голос осекся. — Ты не оставляешь мне никакого выбора, отец.

— Это угроза? — спросил Калавун, потрясенный словами сына.

Халил сделал шаг к нему и остановился.

— Тебя заколдовали, отец. Как ты мог сотрудничать с завоевателями? С тамплиером? Эти люди нас убивали, оскверняли наши храмы, грабили города. Они занимались этим две сотни лет. Да, рыцарям сейчас нужен мир, но чтобы набраться сил и пойти на нас. Если мы дадим им достаточно времени, они попытаются вернуть то, что Бейбарс и его предшественники сумели у них вырвать. — Халил покачал головой. — Ты отчего-то перестал видеть правду, отец. Сбился с пути.

— А почему нельзя жить в мире с этими людьми? — спросил Калавун, подходя к сыну и сжимая его плечи. — Почему? Мы торгуем друг с другом, делимся знаниями. Многое из того, что свято для нас, свято и для них. Почему мы должны быть врагами? Я знаю, эта земля не принадлежала франкам, знаю, они пришли сюда и взяли ее силой. Но разве она наша? Я родился далеко отсюда, Халил. Меня пригнали сюда в рабство. Эта земля моя не больше, чем франков. И они пришли сюда не вчера, а много поколений назад. Мы воюем друг с другом так давно, что забыли причины войны.

— Мы воюем, потому что должны воевать. Иначе франки заберут наши земли и средства к жизни. И не важно, откуда ты родом, откуда мы все родом. Ты султан Египта и Сирии, и у тебя есть долг перед своим народом, перед мусульманами, защищать их. — Халил отстранился. — И ты выполнишь свой долг.

Калавун долго смотрел в глаза сыну. Затем оцепенело последовал за ним во дворец. С трудом перенося боль в голове, он встал перед эмирами и слабым голосом объявил поход на франков. Последовавшие за этим радостные возгласы больно отдавались в сердце, будто по нему били молотком.

Эмиры хотели обсудить стратегию похода, но Калавун отложил это на завтра. Он направился в свои покои, удалил оттуда слуг, подошел к столу. Взял пергамент, гусиное перо и сел писать. Через два дня после получения вести, что правители Акры отказались выполнять его требования, он получил послание от Уилла, в котором рыцарь умолял его дать еще время уговорить правителей. Великий магистр написал в Париж инспектору ордена, чтобы тот собрал денег. Если правители Акры станут упорствовать, Гийом де Боже заплатит султану из сундуков Темпла. Но на это нужно время. Но как раз этого Калавун им дать не мог. «Если вы не хотите увидеть мое войско у своих стен, — писал он, сдерживая ярость, — то убедите своих правителей, чтобы они передумали».