Контур человека: мир под столом - Мария Аверина

В одно совершенно беззаботное, сладкое, ароматное утро Бабушка вдруг полезла в шкаф и достала нашу дорожную сумку.

– Зачем? – испугалась я.

– Все, деточка… пора… Завтра последний день нашей путевки… Надо ехать в Москву, собирать тебя в школу. Света тебя уже в нее записала.

Слово «школа» обожгло меня, словно невольника удар бича. Разом всплыли в памяти и магнитная доска, и карточки с крючками и закорючками, и чистые, словно в больнице, коридоры «хорошей школы», и залакированная учительница…

– А мы не можем остаться жить здесь? Навсегда? – жалобно спросила я.

Бабушка присела на край моей кровати и крепко-крепко меня обняла:

– Моя дорогая девочка… Тебе никуда не спрятаться от проблем и неприятностей… даже здесь… Просто надо научиться их решать.

– Почему?

– Потому что и здесь тоже бывает осень. Так же, как и в Москве, задуют холодные, хлещущие ветра и зарядят сутками мелкие занудные дожди… Отдыхающие уедут, музыка замолкнет, цветы увянут… Море перестанет быть изумрудным, заволнуется, запенится и будет бить в берег тяжелыми штормами… Потом станет сыпать мокрый, липкий снег… Только если в Москве бывают крепкие, здоровые морозные дни, то здесь все сразу тает, отчего зима скучная, слякотная и грязная… Вставай-ка, одевайся, мы должны успеть на завтрак.

И уже по дороге в столовую Бабушка огорошила меня еще одной неприятной новостью:

– Да, московские заботы берут свое… Я вчера ходила звонить Свете… Видимо, сразу после твоего дня рождения мы с тобой переезжаем.

– Куда?

– В Светину квартиру…

– А они куда?

– В нашу.

– Зачем???

Слезы буквально закипели у меня в глазах, и мне стоило больших усилий, чтобы не разрыдаться в голос.

– Потому что скоро у тебя будет еще один братик или сестричка. Вот и посмотри: Света, Володя, Саша и еще кто-то, кто родится, – четверо. А нас с тобой – двое. Ну, разве это справедливо, что мы занимаем две комнаты, а они все будут ютиться в одной?

И сразу померкли в моих глазах и тополя, и пальмы, и раскидистые, корявые магнолии… Мысль о том, что у меня больше не будет моей маленькой уютной комнаты, моего открывающегося в небо окна, окончательно добила меня, и без того «подшибленную» надвигающимся кошмаром «уровня обучения».

В тот последний, все никак не гаснущий вечер мы долго гуляли с Бабушкой вдоль моря, и я, собирая цветные русалочкины слезы, твердо решила, что ни за что не положу их в банку для Алана Владимировича, даже если Бабушка меня об этом очень-очень попросит. Я спрячу их в самую красивую свою коробочку, а ее заложу в самый дальний угол Бабушкиного письменного стола. И только в самые трудные моменты моей жизни, доставая и перебирая их, я буду напоминать себе о том, что на земле точно есть такое место, где мне было очень-очень хорошо, и что я когда-нибудь здесь обязательно буду жить, и что оно точно меня дождется.

Когда мы добрели до подножия какой-то горы, Бабушка предложила:

– Посидим?

– Ты посиди, а я цветочков наберу. В Москву с собой повезем. Пусть они напоминают мне, как здесь было хорошо, – изо всех сил скрывая слезы в голосе, сказала я.

– Ну, давай. Только далеко от меня не уходи, слышишь? Чтобы я тебя видела.

Бабушка присела на камушек и совсем как в Москве развернула газету. А я стала медленно взбираться по узенькой вьющейся тропке на пологий, заросший цветами склон горы.

Круглое как шар багровое солнце не торопясь опускалось в горизонт, золотя слегка волнующуюся морскую поверхность. На его фоне редкие пролетающие птицы рисовались черными силуэтами, и идущий вдоль берега прогулочный катер казался плоским и наклеенным на воду. Краски тускнели и меркли, цветы уже почти закрыли свои бутоны, и я вдруг решила, что не хочу их собирать – в Москве они, засохшие и скукожившиеся, только будут причинять мне лишнюю боль от воспоминаний об их первоначальной свежести. Я с тоской думала о том, что не могу остаться вечно в этом удивительно ласковом и теплом покое, потому что еще маленькая и должна слушаться Бабушку, которая точно ни за что не согласится тут жить, сколько ни уговаривай. Где-то в глубине души мне казалось, что чуть не впервые в жизни моя самая дорогая женщина на свете со мной в чем-то чуть-чуть лукавила – не может быть, чтобы в этом земном раю когда-нибудь была непогода.

Назавтра поезд очень долго шел вдоль береговой линии. Море словно чувствовало мою кручину, было неспокойно, кучерявясь легкими белыми пенными барашками.

«Вот моя жизнь – цветная карта мира», – сквозь перестук колес то выныривал, то пропадал хрустальный русалочий голос из динамиков железнодорожного радио.

«Тук-тук, тук-тук, тук-тук» – в такт песне пульсировал ритм колес.

Море волновалось все больше, плескало, казалось, по самым рельсам, словно звало меня обратно, словно хотело задержать, остановить, залить колеса этого проклятого поезда, чтобы перестал он неумолимо отстукивать секунды и минуты нашего неизбежного прощания.

Но поезд все шел и шел, море плавно уплывало за окнами, и сердце мое замирало в ожидании того, что вот еще один перестук, поезд начнет поворачивать и… последняя волна кинет мне вслед свой пенный гребешок.

Снова и снова я думала о том, что дети, наверное, действительно слишком быстро взрослеют и что, наверное, это следовало бы запретить. Но потом я вспомнила, что если я навсегда останусь ребенком, то всю жизнь буду возле Бабушки и… никогда не смогу однажды приехать в этот благословенный край и остаться в нем навсегда.

Хрустальный голосок Русалочки смолк, его сменил какой-то ужасный басистый мужской хрип, и я перестала прислушиваться к тому, что транслировало радио. Поезд все же повернул, над крышей вагона отчаянно в последний раз проголосила чайка, и я отвернулась от окна. Больше меня там уже ничего не интересовало.

Забравшись на верхнюю полку, я свернулась калачиком и долго-долго размышляла. А ведь действительно странные вещи происходят со всеми нами, однако, и в самом деле мы не сразу замечаем, что они уже произошли. Вот я еду домой, который уже, оказывается, перестал быть моим домом… И брат или сестричка, которых должна родить Света, уже тоже существуют, хотя совсем еще не понимают, как круто они, еще не родившиеся, уже изменили мою еще не слишком длинную, но и не слишком легкую жизнь… Или вот школа… Меня, оказывается, в нее уже записали, она существует, стои́т по какому-то адресу, имеет какое-то конкретное число этажей… И наверное, в ней есть парта и стул, которые меня уже ожидают… И наверное, есть учительница, которой уже известны мои имя и фамилия, а я еще по-прежнему не знаю, как она выглядит. Какая она? Добрая, злая? Веселая и улыбчивая или сухая и строгая? Буду ли я ее любить или бояться? А кто будет моими одноклассниками? С кем я буду сидеть за одним столом? Подружимся ли мы или будем враждовать? Никто из нас этого не знает, а между тем чьей-то волей мы уже собраны в один класс, и шагать нам бок о бок много-много лет вперед. Все это уже есть, это уже решено и почти свершилось, а я… я об этом только узнала.