Контур человека: мир под столом - Мария Аверина

– Берем!

Все это было немедленно извлечено, гречка рассыпана по карманам, а хлеб по-братски разорван руками на примерно равные части.

– Все! Теперь можно двигать! – скомандовал Терентий. – Аким, проверь, чтоб все тут было как до нашего прихода.

Аким смахнул захныкавшего Матвея с кровати, расправил плед, подушку, и мы гуськом тихонько просочились в темный коридор. Дверь в комнату Тети Тамары была плотно прикрыта. Прокравшись мимо нее на цыпочках, Терентий бесшумно подпрыгнул, ловко отодвинув при этом «собачку» замка, и мы вырвались на лестничную площадку.

Рокоча и кряхтя, до восьмого этажа дополз вызванный таким же подпрыгиванием лифт. Аким повис на ручке железной двери, она со скрипом и скрежетом раскрылась, мы набились в тесную кабину, с ужасающим грохотом захлопнув за собой и решетчатую железку, и две деревянные створки. До кнопки первого этажа опять подпрыгнул Аким, и лифт тронулся с места.

– Урррр-а‐а‐а‐а!!!! – грянуло на все восемь гулких этажей огромного дома наше коллективное торжество.

На первом этаже таким же макаром выбравшись и чуть не сбив по пути с ног какую-то старушку, мы с громыханьем горного обвала и воплями стремительно пробили на бегу дверь подъезда.

– Черти окаянные! В детскую комнату милиции вас! – скрипела позади старушка, но никто ее, конечно, не слушал.

– Иди ты, карга старая… – Терентий на бегу проорал какое-то слово, но ветер свободы так свистел в ушах, что я не расслышала.

Все это было каким-то безумием. Я, едва поспевая за мальчишками, со всех своих застоявшихся в душной комнате сил, бежала по каким-то улицам и переулкам, на ходу запихивая в рот нереально вкусный зачерствевший черный хлеб. После приторного печенья он мне был очень кстати. Аким, сменив Терентия, волок на плечах уже уставшего Матвея, который методично зачерпывал из кармана сухую гречку и, со вкусом ею похрустывая, командовал:

– Тудя… не тудя… Тудя незя, там вшера менты стояли.

Оттого что он пришепетывал и выговаривал еще не все буквы, мы хохотали как сумасшедшие и продолжали при этом бежать, не уставая, так, словно нас зарядили миллионы Аланов Владимировичей. Где-то совсем глубоко, на самом дне сознания, остались Бабушка, Тетя Тамара, Тетя Варвара с факелом и в простынях, цветные лоскутки… Но все это было сейчас так не важно, так далеко и так досадно, что я просто перестала о них думать.

Домчавшись по пустым улицам до красно-кирпичного здания, Терентий остановился и оценивающе прищурился на замотанные цепью перекошенные ворота:

– Так! Тут мы уже не пройдем. Пошли в обход.

Мы шмыгнули вдоль мертвенно молчащего здания, залезли в разбитое окно, оскальзываясь и оступаясь, пробрались по развороченному, словно тут было целое сражение, пустому гулкому цеху и, толкнув грязные липкие пластиковые двери, оказались в затененном дворе.

В углу его под большим, росшим прямо из-под фундамента деревом скучали три каких-то мрачных зачуханных мужичка в ободранных и промасленных комбинезонах. Нашему появлению они ничуть не удивились. Один из них даже помахал нам рукой и прокричал:

– Терка! Курить есть?

– Ага! – с готовностью отозвался Терентий.

– Откуда? – удивленно спросил спускавший с закорок Матвея Аким.

– Вчера у Армена нарезал, – коротко сообщил Терентий и подбежал к мужикам: – На!

Те деловито выковыряли из предложенной пачки три сигареты и со вкусом затянулись, дав прикурить и самому Терентию.

У меня аж глаза из орбит полезли:

– А тебе разве можно?

– Мне можно все, что я могу взять, – деловито сообщил Терентий и, повернувшись к мужичкам, осведомился: – А Мурка с хозяйством где?

– Да вон, везде! – заржали мужики. – Тут не только Мурка, тут еще и Серая окотилась, и Марфуша. Видать, хорошо Прохвост поработал. Ни одного цветного – все черные.

– А он сам где?

– Как водится, хозяйство выпасает! Чего ему сделается? – продолжали смеяться мужички, подняв голову.

И вправду, на ветке дерева, в тени которой коротали время мои новые знакомые, настороженно следя за мной громадными зелеными блюдцами, лежал большой черный бесхвостый кот.

– Э‐э‐э, девонька! Ты ему в глаза-то не гляди… Ты новенькая. Он и вцепиться может. Он у нас такой – чужих не любит. Тут теперь все его, везде его хозяйство, никого, кроме него и его гарема, нету…

Я поспешно отвела глаза и оглянулась. И вправду, доселе недвижный тихий двор был буквально усыпан… черными котятами. Они вылезали из-под куч ржавого железного лома, выпрыгивали с мягким шмяком из разбитых окон, протискивались в щели осыпающегося фундамента, подняв трубой хвосты, неслись навстречу Терентию, отчаянно вопя своими маломощными детскими голосами. Среди них были и совсем маленькие, чьи мягкие лапы то и дело подводили их, заставляя поворачивать в сторону и с трудом возвращая на путь к взятой цели, и котята-подростки, которые, стремглав несясь, успевали по пути еще и подраться.

– Привет, колхоз! – неожиданно любовно забубнил Терентий.

Он достал из кармана штанов свой кусок хлеба и консервную банку с рыбой.

– Мужики, – по-свойски обратился он ко взрослым, – есть чем открыть?

Один из сидящих, покопавшись в кармане комбинезона, лениво достал складной нож. Терентий, по-взрослому закусив сигарету в углу рта, сопя, принялся откупоривать банку.

– Ты где это? – с изумлением воззрился на него Аким.

– Места знать надо, – напрягаясь и взрезая металл, проворчал Терентий. – Где было, там уже нет.

– А мне, а мне, а мне? – захныкал было маленький Матвей.

– Цить! – прикрикнул Терентий. – Мужик ты или где? Это не тебе, это им. Мы сейчас яблоки пойдем жрать. А они яблоки не едят.

Он разворотил банку, достал из-под обсыпавшегося кирпича нечто похожее на замурзанный, измызганный небольшой тазик, щедро вытряхнул туда всю рыбную консерву и мелко-мелко покрошил в нее свой кусок хлеба.

Двор взорвался диким кошачьим многоголосьем. Из-за угла медленно нарисовалась худющая серо-дымчатая кошка, а из-под ног мужиков внезапно выползла, села и облизнулась не менее плоская трехцветочка.

Тазик был опущен на асфальт, и… черная орда, дерясь и кусаясь, купая друг друга в консервном соке, влезая лапами, ушами, животами и наконец все же перевернув посудину, бросилась жрать растекающееся по выщербленному асфальту адски воняющее на солнце месиво. Кот, не двинувшись с места, все так же не смаргивая, философски наблюдал за всем этим пиршеством, а обе худые кошки внимательно смотрели на кота.

– Разрешения ждут, – пояснил мне один из мужичков. – Он всегда следит за тем, чтоб сперва детвора наелась.

– Так! Ну все! – Терентий отбросил погасший бычок. – Теперь и о себе позаботиться надо. У вас в столовке на неделе еще готовили?