Русский диверсант - Сергей Михеенков

— Знайте, ребятушки, — напутствовал их взводный, — наши жизни идете выручать. Живы будем, детей наших научим молиться за вас. А нет, так скоро встренемся. Ступайте.

Степан полз в первой тройке. Следом за ним сопел, загребая снег руками и ногами, Золотарев. Ракеты оставляли в небе электрическую вспышку и черный след копоти. Надо было успеть до очередной вспышки проползти хотя бы шагов пять-шесть. Возле колючки лежали трупы, наполовину заметенные снегом. Степан почувствовал толчок в подошву ботинка. Оглянулся. Торопливо подполз Золотарев.

— Слышь, старшой. Смотри, сколько валенок кругом. Прикажи переобуться. Ноги отнимаются.

— После боя, Золотарев. После боя.

— Старшой.

— Ну?

— А сейчас там нашим, в траншее, водку будут раздавать. Перед атакой. А нам — облом. Несправедливо.

— Я свою пайку после атаки тебе отдам.

— Правда, что ль? Вот за это спасибо.

Ракета отгорела, тьма снова легла на белое поле. Подползли к проволоке. Нижние ряды были срезаны и заведены к кольям. Штрафники тут же нырнули вниз. Болото только-только начало замерзать. Ледок и кочки под их телами так и дышали. Степан пропустил Золотарева вперед, подождал вторую тройку.

— Шитов, давай назад. Скажи Нелюбину или ротному — я прислал. Передай ему: по болоту не пройти, лед слабый. Только — ползком. Так что пусть ползут до проволоки и дальше метров тридцать-сорок, до крайних берез. Если раньше поднимутся, потопят немцы роту в болоте. Понял? Давай.

До начала атаки оставалось не больше часа. Как раз чтобы добраться до немецкой траншеи. Вот только как туда добраться? Ракеты серебряными струйками выскальзывали из-за обрубленных стволов берез и распластывались в черном небе ослепительными кометами. Черт бы их побрал. Степан заметил, что «фонари» вверху взлетают из одних и тех же мест и что пулеметчик в окопе сидит хитрый: стреляет бессистемно, то длинными, то короткими очередями. Пули не трассирующие, а обычные. Так что, куда он палит через каждые двадцать минут, не понять. Взводный сказал, что ночью немцы занимают окопы по всей ширине. Возвращаются из ближнего тыла все: и минометчики, и стрелки, и расчеты противотанковых орудий. Так что сейчас они там, в траншее, в блиндажах. Все. Полный штат у них там. Везде выставлены часовые и наблюдатели. Только и ждут, когда к ним полезут вверх из русской траншеи.

Когда миновали болото и выползли к березовым пенькам, двоим Степан приказал остаться:

— Еремченко, если мы не сможем, заходите с двух сторон и забрасывайте пулемет гранатами. Другого приказа не будет. Ну, бывайте здоровы.

— Удачи, сержант.

Золотарев полз впереди. За ним Зикун. Степан — замыкающим.

— Впереди — мины. Здесь наших саперов не было. Так что прощупывайте перед собой каждый сантиметр.

Пулемет снова расколол ночную тишину. Второй дежурил правее, где-то напротив первого взвода. Значит, две другие группы двигались на ощупь. В траншее, перед выходом, им указали примерные ориентиры, и они поползли на них вслепую. Гранаты будут бросать, когда пулеметы заработают. Но это не значит, что пулеметчики на тех позициях спят. Не спят. Дежурят. Смотрят вниз. Слушают. Просто не обнаруживают себя. До поры до времени.

До траншеи осталось шагов сорок. Золотарев, ползший первым, вдруг замер. Поднял руку. Мина, догадался Степан. Вряд ли форточник разбирается в немецких минах. Он подполз к нему. Шепотом:

— Где?

— Я ее держу, старшой. — Шепот Золотарева дрожал.

— Тихо. Дай ее мне. Отпускай. Не бойся.

— Пальцы прилипли. Не отдеру.

Степан нащупал ребристый цилиндр корпуса мины. А вот и взрыватель. Шпрингминен. Самая паршивая сука из всех сук… Взрыватель не поворачивается. Или примерз, или заржавел…

— Золотарев, — зашептал Степан, — погрей мне руки. Надо взрыватель выкрутить.

— Брось ты его. Давай обползем ее.

— Уже не могу. Надо выкручивать.

Руки Золотарева были теплые. Снег под ними таял. И пальцы Степана вскоре отогрелись, стали послушными. Он начал расшатывать взрыватель, и тот поддался, пошел, зашуршал…

Пулемет расколол тишину, как всегда, внезапно. Но никто из них не вздрогнул и даже не оглянулся на его секущееся, клочковатое пламя. Ракета описала свою привычную траекторию и погасла. Но следом за ней взлетела другая. Ракеты взлетали из другого окопа. Иногда немец их пускал веером, в разные стороны, и тогда «фонари» неожиданно зависали на девять секунд не там, где их, возможно, кто-то ждет.

Степан пополз вверх. Теперь ползти стало труднее. Стаскивало вниз. С каждым метром подъем становился круче. Степан почувствовал, как испариной покрывается лоб. Пробрались… Кажись, пробрались… Неужели пробрались?..

Когда погасла очередная ракета, Степан поднял руку и махнул дважды, что означало: залечь и не двигаться. Замерли. Ракеты передвигали вокруг них резкие, будто из картона вырезанные, тени. Каждый раз одинаковой конфигурации и по одному и тому же маршруту. Степан прикрыл глаза, чтобы не видеть их больше. Но это не помогло, черные горбатые тени, как и мгновение назад, ползали по искрящемуся снегу, и от них мурашки бегали по спине.

…По траншее понесли долгожданную канистру. Последние два-три дня в роте только и говорили, что о «подъемных». Некоторые шутники-мечтатели делали предположения, что будут наливать не по сто, как обычно перед боем, а по сто пятьдесят и даже по двести граммов, — ввиду важности поставленной задачи.

— Давайте, ребята, у кого что есть. Подставляйте.

Под струю, от которой шибало морозным спиртовым запахом, подставляли кто котелок, кто кружку. Тут же пили, задыхались, закусывали кто горстью снега, кто припасенным сухарем, кашляли и крякали от удовольствия. Никто не разговаривал. Только местные покуривали, сбившись в просторных ячейках, и тихо перекидывались редким ненужным словом. Им сейчас не вылезать из траншеи, не бежать к болоту. Пусть эти, штрафные, теперь туда сбегают. А они уже два раза… Половина роты там лежит, под кольями. Никаких «подъемных» не надо.

— Командиры взводов — к командиру роты, — передали по цепи.

Старший лейтенант Солодовников посмотрел на них из-под сдвинутых бровей. Он сидел в жарко натопленном блиндаже, не снимая шапки, весь перепоясанный ремнями, и от него, как и от лейтенантов, пахло морозом и окопом.

— Ну что, товарищи лейтенанты, кажись, не последние мы у бога сукины сыны. А? Прошли наши группы. Из второго взвода вернулся один боец, передал, что за проволочным заграждением — болото. Живое. Хвать его за душу… Не пройти. Ползти надо. А поэтому ползти придется отсюда. Отсюда и до склона. На пузе надо, товарищи лейтенанты, болото переползать. Так что тихо пойдем. Если получится. И почему ни разведка, ни саперы не сообщили, что болото не замерзло? Если не получится, по моему сигналу поднимайте людей и — вперед. Приказа на отход не будет. Сам из пулемета всех положу. Вопросы есть?