Божьи воины - Анджей Сапковский

Ведьмы придали торжеству блеск еще и тем, что притащили ссобой два большущих чана бигоса. Отличного бигоса. Определение «отличный» былоздесь, впрочем, совершенно недостаточным, да и само называние «бигос» былонедостаточным и неадекватным. Приготовленное лесными колдуньями блюдо былоистинным гимном во славу тушеной капусты, гимном, распеваемым совместно слаудой в честь копченой грудинки и солонины, псалмом во славу дичи и дифирамбомжирному мясу, мелодичной и полной любви канцоной сушеным грибам, тмину и перцу.

Исключительно точно всей этой поэзии соответствовала привезеннаяМалевольтом полынная водка. Прозаичная, но эффективная.

Зима, уже и в декабре ядреная, лишь после Circumcisio Dominiпоказала, на что способна. Бураны набрали силу, несколько суток не прекращаявалило днем и ночью. Потом небо прояснилось, из-за туч пробилось бледноесолнце. И ударил мороз. Он прихватил с такой силой, что мир, казалось,застонал. И замерз, окоченев.

Мороз был такой, что, даже выходя по нужде или по дрова,можно было крепко обморозиться. На Горна и Тибальда, которые на Трех Царейрешили выехать, смотрели как на сумасшедших. Но Горн и Тибальд выехали. Им былонеобходимо.

Был год 1428-й.

Урбан Горн вернулся восемнадцатого января. Будоражащаявесть, которую он привез, вырвала компанию из сонной зимней апатии.

На князя Яна Зембицкого совершили покушение. На Трех Царей,в день Откровения Господня. Когда князь после мессы выходил из церкви,покушавшийся пробился сквозь стражу и кинулся на него со стилетом. Ян уцелелисключительно благодаря самоотверженности двух своих рыцарей: Тимотия ФонРисина и Ульрика фон Сейфферсдорфа, которые заслонили его собственными телами.Рисину даже достался предназначенный князю удар, этим воспользовались другие,обезоружившие нападавшего. Им оказался не кто иной, как Гельфрад фон Стерча,рыцарь, несколько лет пропадавший где-то в чужих краях, которого все, в томчисле и собственный род, считали мертвым.

Слух о событии мгновенно облетел Силезию. Мало ктосомневался относительно мотивов Гельфрада Стерчи, ведь все знали о романе князяЯна с женой рыцаря, прелестной бургундкой Аделью. Все знали, как беспощаднокнязь Ян поступил с бывшей любовницей при окончании романа, все знали, какойсмертью умерла Адель в результате этого поступка. И хотя никто, разумеется,действий Гельфрада не одобрял и не пытался оправдать, в рыцарских бургах изаставах проблему обсуждали долго и серьезно. И постарались, чтобы весть одискуссиях дошла до Зембиц, И хотя разъяренный князь требовал для покушавшегосяжестокой казни с применением жутких мучений, ему пришлось под влиянием общественногомнения сбавить тон. За Гельфрада встали не только ближайшие родственники:Хаугвицы, Баруты и Рахенау, но и все другие владетельные рыцарские родыСилезии. Гельфрад Стерча, было заявлено, является рыцарем, причем рыцаремстаринного рода, а действовал он в ослеплении, вызванном уроном, нанесенным егочести, а кто виновен в нанесении урона, известно. Князь Ян взбеленился, носоветники быстро отговорили его от садистской казни. Дни, когда в любой моментможно ожидать гуситского нападения, заявили они, неподходящее время для того,чтобы восстанавливать против себя рыцарство. Так что сторону разъяренного князядержал один лишь, еще более ярый, вроцлавский епископ Конрад, возражал противтезы оскорбления чести, создавал из всего дела политическую аферу, утверждал,что Гельфрад Стерча действовал по гуситскому наущению, и требовал для негожестокой смерти за измену государству, колдовство и еретичество. Стерча, кричалепископ, действовал из побуждений столь же политических, как и подлец Хрен,убийца чешинского епископа Пшемыка, поэтому должен быть пален огнем и рванклещами. Однако силезское рыцарство не хотело и слышать ни о чем подобном,стояло твердо на своем и победило. Да так, что еще немного — и Гельфрада дажене сожгли бы, а просто изгнали. Ни на какое более строгое наказание силезскиерыцари не соглашались. Так что, сколько бы ни бесились князь Ян и епископ,Гельфрад Стерча остался бы в живых, если б не мелкий факт. На суде рыцарь нетолько не раскаялся, но и заявил, что никакое изгнание не удержит его отдальнейших покушений на жизнь князя, что он не уснет, пока не прольет еговражьей крови. И отказаться от своих слов не пожелал. Против такого dictum усилезских вельмож уже аргументов не оказалось. Они умыли руки, а Ян Зембицкий свеличайшим удовольствием осудил рыцаря на смерть. Путем отделения головы оттела мечом. Приговор исполнили быстро, пятнадцатого января, в четверг, передвторым воскресеньем после Епифании. Гельфрад Стерча шел на смерть спокойно,энергично, но без ботинок. С эшафота не произнес ни слова. Только взглянул накнязя Яна и проговорил одну фразу по-латыни.

— Что? — глухо спросил Рейневан. — Что он сказал?

— Hodie mihi, cras tibi.

Рейневан не сумел скрыть подавленности, это слишкомбросалось и в глаза. Чувствуя потребность открыться, освободиться от гнетущегоего груза, он рассказал друзьям все. Об Адели, князе Яне, Гельфраде Стерче. Омести. Никто не прокомментировал. Кроме Дроссельбарта.

— Говорят, месть — это наслаждение, — заявил тощага. — Нообычно это бывает наслаждение идиота, упивающегося мечтами о наслаждении.Только идиот кладет голову на колоду, если может не класть. Hodie mihi, crastibi, что сегодня мне, то завтра тебе. У тебя вспыхнули глаза при звуке этихслов, Рейнмар из Белявы, я заметил это. Знаю, о чем ты думаешь. И прошу ободном: не будь идиотом, можешь это пообещать? Всем нам?

Рейневан кивнул.

Так же неожиданно и резко, как некогда мороз, нынченаступило потепление. Истосковавшийся Рейневан оседлал коня и помчался галопомв Белую Церковь. Галопа было меньше, труднейшего преодоления тающих сугробов —больше. Поездка отняла несколько часов. А в конечном счете он услышал отпривратницы, что Ютта уехала на свадьбу сестры и находится в Шёнау.

В Шёнау Рейневан поехать не мог. Слишком велик был риск.Вернулся в Гдземеж в сумерки. А наутро ему пришлось распрощаться с ЙономМалевольтом, мамуном-анархистом.

— А не остаться ли тебе, с нами, — спросил он мамуна, когдатот выводил из конюшни свою косматую коняшку. — Не вступить ли с нами в союз?То, в чем ты помогал Тибальду, имеет естественные последствия. Ты не хотел быпринять в них участия?

— Нет, Рейневан, не хотел бы.

— Но ведь ты утверждал, что стоишь за революцию, чтоподдерживаешь порывы. Что пора изменить старый порядок, сдвинуть с основ глыбумира. Оставайся с нами. Мы изменим порядок, а глыбу мира, поверь, крепкотряханем. В любой момент...