Иная. Песня Хаоса - Мария Токарева

— Слышу! — сдвигая густые брови, зло бросил отец. — И советую тебе не вслушиваться в этот зов. И мужу твоему самое место в клетке! А лучше трофеем на стене!

— Не смей трогать его! — возмутилась Котена, вскакивая с места и опрокидывая чашу.

Сок потек по золоченому круглому подносу.

— Молчать, дурная кызым, — тихо прорычал отец. — Ах вы, женщины заснеженных стран! Слишком громкие. Ну, ничего, наш правитель быстро найдет на тебя управу. Ты ему должна понравиться, он испытывает удовольствие, когда укрощает таких, как вы.

Котена глубоко вдохнула, выдохнула и покорно опустилась на прежнее место, смиренно отзываясь:

— Будь по-твоему, отец.

Она сдвинула колени и виновато опустила голову. Вроде бы так надлежит пристыженным и послушным. Но уловка не удалась.

— Ты не обманешь меня, непокорная, — мотнул головой собеседник. — Хочешь задобрить меня, чтобы я рассказал тебе всю правду?

Котена поняла, что лгать бесполезно, и подняла глаза. Уголки ее губ подрагивали не то в улыбке, не то в оскале. Тем же отвечал отец. Ох, они были слишком похожи. От него она унаследовала жесткий характер, этот внутренний пламень, который временами помогал ей бороться, а временами мешал.

— Да, хотела бы узнать. Правду. Если уж мне суждено доживать свой срок в гареме, — ответила она.

— В гареме, — хохотнул Юлкотеон. — И с таким характером, боюсь, скоро тебя отправят в нижний гарем, будешь там прясть, пока не ослепнешь.

— Не впервой. Привыкла.

— Даже не надейся освободить свою тварь Хаоса из зверинца. Султан специально создал его, чтобы показать превосходство рода людского над этими монстрами.

— «Тварь из Хаоса», — горько усмехнулась Котена. — Отец… А кто же мы с тобой? Чью кровь я унаследовала?

Юлкотеон оглянулся, точно сами стены подслушивали. Он встал с места и подошел к дверям покоев, закрывая чеканные створки. На синих мозаиках вокруг безмолвными свидетелями оставались диковинные узоры цветов.

— Ты просила правду? — проговорил он, тяжело опускаясь на прежнее место. — Что ж, будет тебе правда. Ты — дитя проклятья моего рода. Не более того. В нас нет крови оборотней. Нет дурной крови кудесников. Но я слышу ауры Хаоса, я слышу, как множество монстров копошатся и копошатся за Барьером. Иногда мне даже кажется, что кто-то зовет меня оттуда! Кто-то очень темный.

Юлкотеон с полубезумно загоревшимися глазами обернулся на окно. Он видел через Барьер так же, как его дочь. Возможно, с другой стороны звала его истинная судьба. Возможно, он слышал тяжелое дыхание Змея. И это пугало его, пугало и терзало.

— Но это не проклятье, — попыталась договориться Котена, испытывая невольное сочувствие к отцу, погрязшему в собственном неведении.

— Проклятье! Оно пошло от отца моего отца. А к нему пришло от отца его отца. Обычно оно передавалось через поколение. Но ты… Когда ты родилась, я думал, что наш род избавился от этой беды. Ты не слышала аур, и я не слышал аур! Я ничего не слышал! — Юлкотеон нервно перебирал длинными пальцами, голос его то обращался в шепот, то перетекал в шипение. — И вот появляешься ты. Сначала мы думали, что ты просто ребенок. Но потом я начал замечать, что ты обращаешься к тем, кто не принадлежит нашему миру. А потом и меня постигла эта беда! Из-за тебя! Я ушел за Круглое Море, надеясь избавиться от этого «дара». Никто из моих пяти сыновей и трех дочерей не слышит. Они чисты, но ты… ты — иная. Ты — дитя моего проклятья. Следовало убить тебя.

«А ведь я слышала ауры с детства!» — вспомнила Котена. Наверное, встреча с отцом оживила ее неверную память. До пяти лет мир вокруг нее казался невероятно ярким, она говорила с лесом, с птицами, слышала голоса из-за Барьера. Она не боялась Хаоса, а его песни звучали для нее колыбельными.

— Отец, это не проклятье, — все еще настаивала она, пораженная открытием. — Просто наши миры — людей и Хаоса — давно уже слились. Я думаю, многие еще слышат ауры! Просто бояться признаться, бояться изгнания.

— Молчи, — приказал кратко отец, ничуть не веря. — Да, возможно, есть еще проклятые. Но мы не должны внимать зову Хаоса. Хаос — это зло. Ты же, дурное дитя проклятья, пошла дальше всех: обманула честных людей, посмела сочетаться с одной из тварей узами брака перед твоими духами. Так ведь?

— Он был таким же человеком, как и все!

— Зато теперь он зверь. Вернулся в свой истинный облик. Радуйся, что я милосерден. Сочту, что он морочил тебе голову. Все, довольно. Соберись к завтрашнему дню. На базаре распорядитель гарема не выбрал тебя, слишком уж ты была худа и чумаза. Я поговорю с ним, теперь должен принять.

— Да, отец, — смирилась Котена.

Она больше не надеялась достучаться до него. Он верил в проклятье, тем и оставался проклят. Котена же радовалась внезапному открытию. Ее больше не мучил страх, растаяли последние сомнения: она не была оборотнем, но в мире людей появлялись те, кто слышал песни Хаоса. Миры стремились рассказать друг другу о себе, возможно, миры готовились к общей войне со Змеем. Если бы только не боялись, если бы только не скрывались услышавшие безмолвный зов. Но слишком много людей поступали не лучше Генерала Моля, чураясь неизведанного. Зато о своей выгоде никогда не забывали.

— Продать тебя было бы бесчестно. Ладно, пора. Не слушай Хаос и, возможно, получишь прощение, — ворчал на следующий день отец, провожая закутанную с ног до головы Котену к паланкину.

Вскоре ее понесли, как княжну, бережно и плавно. Тоскливо сжималось сердце от мысли о том, что крепкие парни, словно безмозглые животные, обязаны таскать господ на своих плечах. Котена откинулась на мягкое сидение и прикрыла глаза. Отец ехал рядом на коне, но ничего не говорил.

Получалось, он шел на обман своего господина, отдавая ему в наложницы «проклятую». Вероятно, возвысился торговый гость до важной должности тоже не от честных дел. Но все это уже не интересовало. На том месте в сердце, которое раньше, давным-давно, занимала любовь к отцу, как была дыра, так и оставалась. Котена волновалась лишь за своего мужа.

Ее несли по пыльным улицам, огибали торговые ряды и дворцы именитых господ. И по мере приближения к стене гигантского дворца все отчетливее слышалась и песня. Их общая песня. Она изменилась, сделалась тревожной, с оттенком великой горечи, потому что оба пережили смерть, заглянули в глаза Змею.

«Я иду, Вен Аур! Я иду!» — твердила себе Котена.

Она слегка отодвинула ткань завесы, когда паланкин замедлился. Ее несли через дивный сад, в котором пели яркие птицы, переливалась чистая вода источников, росло множество незнакомых деревьев. С одних свешивались длинные гроздья цветов, другие топорщились колючками, третьи раскинулись крупными мясистыми листьями. Среди них гуляли неведомые звери, перескакивали с ветки на ветку странные создания, у которых на всех четырех лапах находились почти человеческие кисти с пальцами. От них не исходило песен, но для несведущего чужеземца они вполне сошли бы за маленьких монстров из Хаоса.