Бог-Император Дюны - Фрэнк Герберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему вода причиняет тебе боль?
Боль? Какое неадекватное слово! Однако уклониться от этого вопроса было нельзя. Она достаточно много знала, чтобы самостоятельно заняться выяснением ответа. Ответ мог быть найден. Он, запинаясь, объяснил ей взаимоотношения червя и форелей к воде. Она молча слушала его.
— Но жидкость, которую ты дал мне…
— Она разбавлена и смягчена Пряностью.
— Тогда зачем ты рискуешь и выходишь сюда без тележки?
— Нельзя быть фрименом в Цитадели или в тележке.
Она согласно кивнула.
Он заметил, что пламя мятежа снова вспыхнуло в ее глазах. Она не чувствовала ни вины, ни зависимости. Она не могла больше не верить в Золотой Путь, но какая, в сущности, разница? Его жестокость нельзя простить. Она может отвергнуть его, отказать ему в месте в своей семье. Он не был человеком, он же совсем не похож на нее! И теперь она знала секрет его устранения! Окружить его водой, уничтожить Пустыню, обездвижить его в великих мучениях! Неужели она думает, что скрыла свои мысли, повернувшись к нему спиной?
Но что я могу с этим поделать? — подумал он. Она должна жить, а я — демонстрировать неприятие насилия.
Теперь, когда он доподлинно знал природу Сионы, как легко было бы сдаться, слепо погрузиться в собственные мысли. Как это было бы соблазнительно — жить исключительно в глубинах своей памяти, но его лети все еще требовали, чтобы он преподал им урок своим примером, если они хотят избежать последней угрозы Золотому Пути.
Сколь же болезненно это решение! Он испытал некое сочувствие к Бен с Гессерит. Его затруднительное положение было сродни тому, в котором оказался орден, столкнувшись с Муад'Дибом. Заключительное звено их селекционной программы — мой Отец, — и тем не менее они не смогли сохранить его.
Друзья, вперед, в пролом! — подумал он и едва удержал смех позабавившись своей театральностью.
При наличии достаточного времени для смены поколений хищник производит некоторые приспособительные изменения в поведении жертвы, которые по петле обратной связи вызывают изменения в поведении самого хищника, который, в свою очередь, снова модифицирует поведение жертвы, и так далее, и так далее, и так далее… Многие мощные силы функционируют подобным же образом. К числу таких сил относится и религия.
(Похищенные записки)
— Господин велел мне передать вам, что ваша дочь жива.
Наила произнесла эту весть певучим голосом, глядя на Монео, который сидел за столом, заваленным бумагами и заставленным средствами связи.
Монео молитвенно сложил ладони, плотно прижав их Друг к другу и глядя на длинные тени, которые отбрасывало низкое послеполуденное солнце на все предметы сквозь украшенное драгоценными камнями дерево тяжелого пресс-папье.
Не глядя на Наилу, которая всей своей исполинской Фигурой высилась возле двери в почтительном внимании, Монео спросил:
— Они оба вернулись в Цитадель?
— Да.
Монео посмотрел в левое окно, не видя, впрочем, ни облаков кремнистой пыли, висящих на горизонте Сарьира, ни жадных порывов ветра, поднимающих песок с вершин дюн.
— Что с тем делом, которое мы обсуждали накануне? — спросит он.
— Все выполнено.
— Очень хорошо. Он жестом отпустил женщину, но Hаила осталась стоять перед ним. Монео удивленно посмотрел на нее, в первый раз с тех пор, как она вошла, обратив на нее внимание.
— Это действительно необходимо, чтобы я присутствовала на этом… — она проглотила слюну, — бракосочетании?
— Так приказал Господь Лето. Ты будешь там одна вооружена лазерным ружьем. Это большая честь.
Она осталась стоять, глядя куда-то поверх головы Монео.
— Что еще? — спросил он.
Мощная челюсть Наилы дернулась.
— Он Бог, а я — простая смертная, — повернувшись на каблуках, она стремительно вышла.
На мгновение Монео удивился странному поведению этой великанши, но потом его отвлекли более близкие ему мысли. Он думал только о Сионе.
Она выжила, как и я. Сиона теперь обладает внутренним убеждением, что Золотой Путь остался незыблемым. Как и я. В этом не было единения, он не чувствовал, что стал ближе к дочери. Это был тяжкий крест, и этот груз неизбежно подавит ее мятежную натуру. Ни один Атрейдес не может пойти против Золотого Пути. Лето позаботился об этом!
Монео вспомнил собственную мятежную юность. Каждую ночь — на новом месте, постоянная готовность к бегству. Паутина прошлого застлала его сознание, она словно прилипла к его памяти, как ни стремился он освободиться от навязчивых воспоминаний.
Сиона попала в клетку. Так же, как и я попал в клетку. Так же, как несчастный Лето.
Звон ночного колокола пробудил его от этих мыслей и включил ночное освещение в кабинете. Он посмотрел на стоя, вспомнил о незаконченной работе. Сколько еще дел, связанных со свадьбой Бога-Императора и Хви Нори, надо сделать! Он нажал кнопку звонка и велел ординарцу, молодой Говорящей Рыбе, принести стакан воды и вызвать в кабинет Дункана Айдахо.
Ординарец быстро вернулась и поставила на стол, возле левой руки Монео, стакан воды. Он посмотрел на длинные пальцы женщины и подумал, что с такими пальцами надо играть на лютне, но не посмотрел на ее лицо.
— Я послала человека за Айдахо, — сказала Говорящая Рыба.
Он кивнул и снова погрузился в дела. Он слышал, как она вышла, и только после этого отпил воды из стакана.
Некоторые люди живут без забот, словно мотыльки, но я не могу сбросить с себя тяжкое бремя.
Вода была пресной и безвкусной. Она притупила чувства, сделало тело каким-то вялым. Монео посмотрел на цвет Сарьира в предзакатных лучах солнца, подождал, пока окрестности станут невидимыми в наступающей темноте, думая, что сейчас получит наслаждение от красоты природы, но его ум просто отметил смену красок и все. Я не имею ни малейшего отношения к этому движению.
Наступила полная темнота, и свет в его рабочем кабинете автоматически усилился, принося с собой ясность мыслей. Он чувствовал себя вполне готовым к встрече с Айдахо. Его надо научить подчиняться необходимости и сделать это как можно быстрее.
Дверь открылась, в кабинет снова вошла ординарец.
— Вы не хотите поесть?
— Позже, — он поднял руку, когда она собралась выйти. — Оставь дверь открытой.
Девушка нахмурилась.
— Можешь играть, — сказал он. — Мне хочется послушать твою музыку.
У нее было круглое гладкое личико, которое начинало светиться, когда девушка улыбалась. Так, с улыбкой на Полудетском лице, она вышла из кабинета, оставив дверь полуоткрытой.