Десять десятилетий - Борис Ефимов

Мы едем на футбольный матч между советской и французской армейскими командами. Состязание происходит в Пратере, известном парке народных гуляний. Все разнообразные аттракционы Пратера лежат в развалинах, уцелело только огромное колесо-карусель. С одной стороны футбольного поля — небольшая деревянная трибуна, с другой — прямо на траве расположились зрители, главным образом солдаты союзных армий. Французы играют в изящных темно-синих футболках и элегантных кремовых трусиках с разрезиками по бокам, с кармашками для носового платка. Наши одеты попроще, и носовой платок (чего греха таить) заменяется иногда стремительным и точным движением указательного пальца. Зато, что касается игры, тут уж, как говорится, «утирают нос французам». Рядом с советской ложей — английская, и сидящие по соседству с нами британцы, явно болеющие за французскую команду, постепенно захвачены напористой игрой наших, хохочут от удовольствия и даже частенько аплодируют. Советские футболисты играют корректно, хотя время от времени, говоря спортивной терминологией, применяют законные «силовые приемы». Тогда с поля слышится умоляющий тенорок нашего капитана: «Ребята, ребята, аккуратнее!..» Французы отчаянно трудятся, но не могут забить ни единого гола. Позади нас большая группа французских офицеров непрестанно орет, подбадривая свою команду, но эти азартные возгласы мало-помалу стихают и сменяются унылым молчанием. Матч заканчивается со счетом 7:0. Конечно, не в пользу французской команды…

Однако мы здесь уже третий день, а еще не видели Венского леса, куда нас властно зовут воспоминания о «Большом вальсе», о молодом обаятельном Штраусе, о вскружившей ему голову ослепительно красивой певице, о симпатичном старичке извозчике и его кобыле Рози, о том, как… впрочем, не буду пересказывать содержание знаменитого кинофильма, а скорее в путь!

Расспрашиваем у прохожих дорогу, и тут выясняется, что так называемый Венский лес занимает огромную территорию, охватывая пол-Вены, и нас просят уточнить, каким именно местом мы интересуемся. При этом все очень искренне рекомендуют посетить некий Каленберг. Но мы решаем сначала посетить Шенбрунн. Надо сказать, что если с Венским лесом связаны музыкально-кинематографические ассоциации, то слово «Шенбрунн» у меня лично вызывает в памяти хорошо известный в годы моей юности спектакль «Орленок» по одноименной пьесе Ростана и трогательно-сентиментальный образ герцога Рейхштадтского — сына Наполеона.

Мы едем улицами венских предместий со старинными, словно сошедшими с гравюр XVIII века домиками под высокими черепичными кровлями.

За массивной чугунной оградой панорама Шенбруннского дворца. Однако посетить его нельзя — в нем разместилось командование британских вооруженных сил, о чем мне сообщает английский сержант в синем берете неслыханных размеров, строго указывая на развевающийся над дворцом флаг Соединенного Королевства. Все же, видимо, из уважения к «некоторому участию» советских войск во взятии Вены, он любезно разрешает нам посмотреть знаменитый дворцовый парк с прелестным, расположенным на невысоком холме павильоном «Глориетта». Парк, действительно, замечательный. Это произведение искусства, в котором материалом для художников послужили не холст и краски, не мрамор и бронза, а сама природа — деревья, кустарники, цветы, всевозможные зеленые насаждения, образующие сложную композицию аллей, площадок, цветочных ковров и дорожек, то расходящихся лучами, то пересекающихся в красивых перспективах и неожиданных сочетаниях, создающих очаровательные уголки и виды. На лужайках — деревья-шары, деревья-пирамиды, деревья-конусы.

«Четырехсторонность» управления Веной проявляется в самых разнообразных областях жизни города — политической, административной, продовольственной и прочей. Она вошла в быт населения. Театр-кабаре «Централь паласт». Публика сидит за столиками и на диванах, именуемых ложами. Благообразные кельнеры разносят жиденькое пиво в массивных бокалах, а к концу вечера появляются «коктейли» — кисленькая фруктовая болтушка со слабым запахом вина. Однако некоторые зрители из союзных армий явно навеселе. Программа открывается джазом, после чего на сцене появляется высокая брюнетка с большим белозубым ртом. Она приветствует публику «четырехсторонне» — на немецком, английском, французском и русском языках («Сдрастуйте, товаричи!») и бойко произносит вступительный конферанс, в основном на тему, что жители Вены получили возможность легко, просто и, главное, бесплатно путешествовать из страны в страну: достаточно пройти один квартал от «Централь паласт», чтобы из Франции попасть в США, а еще через две улицы — из США в Англию.

Потом начинается программа. На подмостках чередуются певцы, жонглеры, фокусники, роликобежцы. Все это подается весело, непринужденно, в хорошем темпе. Зрительный зал настроен доброжелательно и благодушно, охотно аплодирует всем номерам. Но наибольший успех имеет исполнитель «интимных песен» — пожилой мужчина с седеющей шевелюрой. Сначала он под неумолкающий смех исполняет юмористические куплеты, пересыпанные непонятными для нас жаргонными венскими словечками, а под конец поет песню примерно такого содержания: «Мы проходим сейчас по нашей бедной Вене, видим ее разрушенные дома, изуродованные площади, улицы и переулки и говорим: “Милая наша Вена, что с тобой сделали?..”» «Но мы верим, — патетически повышает голос певец, — что Вена снова станет Веной, и для этого все мы должны работать не покладая рук!» Песня эта, видимо, затрагивает самое больное место. Зал гремит рукоплесканиями. Мы тоже усердно хлопаем. Многие поворачиваются в нашу сторону, чтобы посмотреть, как реагируют советские офицеры, и довольные, улыбаются, переглядываясь между собой. Вечер окончен. Зрители поднимаются со своих мест, но за одним из столиков сильно подвыпивший француз с компанией девиц не желает покидать зал. Перед ним немедленно вырастает «четырехсторонний» комендантский патруль: долговязый американский «эмпи» в лакированной белой каске, англичанин в огромном берете, француз в шикарном кепи и советский лейтенант в скромной фуражке. После некоторого сопротивления француз, ворча, удаляется со своими дамами.

Ясным холодным утром мы покидаем Вену — город, очарованию которого невозможно не поддаться, который и сейчас, пройдя через горнило уличных боев, сочетает в себе изящную красоту Парижа с солидной респектабельностью довоенного Берлина. Проезжаем основательно разрушенные окраины, разбомбленные дома, иссеченные пулеметами стены. Асфальтовое шоссе, красиво обсаженное на всем его протяжении могучими ветвистыми деревьями, испещрено наспех засыпанными воронками, на которых то и дело подскакивает наш «Адлер» — малолитражная машина, предоставленная в распоряжение корреспондентов «Красной звезды» майора М. Леснова и майора Б. Ефимова для дальнейшей их поездки. На «Адлере» я замечаю техническую новинку: рычаг переключения скоростей смонтирован на руле. Мое автолюбительское сердце встревожено. Надо как-нибудь попробовать, думаю я, но, памятуя поездку в Польшу на «виллисе», пока помалкиваю, рассчитывая, что соответствующий момент настанет в будущем. И, кстати сказать, я не ошибся. Дорога ведет через маленькие симпатичные городки с уютными каменными домиками под черепичными кровлями, часто ныряет под своды готических ворот со средневековыми башенками и гербами. Один из городков расцвечен красными флагами, в центре которых проступает более яркий, невыцветший след споротого круга со свастикой. По понтонному мосту через бурно текущие воды глинисто-желтого (совсем не «голубого») Дуная, мимо разрушенных и искореженных портовых построек, груд обгорелого железного лома и кирпичей мы въезжаем в Братиславу. Проезжая мимо вокзала, останавливаемся возле густой толпы людей и наблюдаем любопытную картину почти вавилонского «смешения языков». Вот группа югославских солдат идет из немецкого плена на родину. Тут же кучка возвращающихся домой румын в немецкой форме, но с национальными румынскими розетками на груди. Болгарин, наоборот, пробирается в Германию искать угнанную гитлеровцами жену. Пестрое, невообразимое сплетение человеческих судеб, толчея демобилизованных, командированных, отпускников, выздоравливающих, перемещенных лиц, столкнувшихся на этом отдаленном перекрестке Европы.