Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

– Я слышала, ты вернулся богатым, как Крез, но это, должно быть, пустые сплетни, раз ты не в состоянии позволить себе новые сапоги. Может быть, я уговорю мужа купить тебе пару, если ты наймешься к нему служить. А то на эти твои просто смотреть страшно.

Она приказала кучеру трогать, и я остался с разинутым ртом, глядя вслед уезжавшему экипажу.

Какой же я все-таки дурак!

Ну не глупостью ли с моей стороны было приблизиться к Изабелле публично, подъехать на глазах у ее друзей? И что еще оставалось делать бедной женщине, кроме как притвориться, будто я ничего для нее не значу? В конце концов, она замужняя дама и не может допустить даже намека на скандал.

Я пытался внушить себе, что сам во всем виноват, однако это не могло смягчить чувства горечи и унижения.

Пеон. Это слово ранило мое сердце, как острый нож.

Тут позади послышалось конское ржание: я повернулся в седле и оказался лицом к лицу с тремя молодыми всадниками.

– Lépero, как его ни обряди, все равно останется подлым отребьем, – презрительно процедил тот, который находился посередине. – Отродью шлюх не позволено разъезжать по paseo. Если появишься здесь снова, отведаешь наших кнутов. А посмеешь снова заговорить с белой женщиной, мы тебя убьем.

Во мне вскипела жгучая, неудержимая ярость, и я, пришпорив Урагана, понесся прямо на троих всадников. Они бросились в разные стороны, но я успел схватить одного из своих обидчиков за горло и выдернуть из седла. Я хотел швырнуть его на землю, но он зацепился колесиком левой шпоры за подвешенный к седлу latigo, кнут, а его лошадь помчалась по улице галопом, волоча хозяина за собой. Не теряя времени, я развернул Урагана навстречу другому противнику, имевшему глупость напасть на меня с клинком наголо. Хотя боевой сабли у меня с собой не было, однако шпажонка этого щеголя нимало меня не устрашила, и я направил своего жеребца прямо ему навстречу, перепугав его лошадь, бывшую на добрых полголовы ниже моего скакуна. Кобыла рванулась прочь, я же, пока кабальеро пытался с ней совладать, схватил свой привешенный к седлу за темляк кнут, взмахнул им, захлестнув франту горло, и мигом снова набросил темляк на луку седла.

Ловить и вязать бычков нам с Ураганом было не привыкать, он это дело знал хорошо. Конь резко остановился, упершись задними ногами, и кабальеро, в ужасе схватившись за горло, вылетел из седла и грохнулся на дорогу, словно рухнувший мост. Я проволок этого шута пару дюжин ярдов и только тогда снял с него петлю, оставив ублюдка с багровой физиономией и выпученными глазами.

Затем я развернул Урагана и двинулся на третьего надутого франта. Кабальеро мигом поджал хвост и пустился наутек, совершив тем самым ошибку, ибо не только выставил себя перед всеми трусом (слух о его позоре спустя час облетел весь город, и пятно осталось на его репутации до конца дней), но и, повернув лошадь задом ко мне, поставил оба зада, и ее и свой, в весьма уязвимое положение. Нагнав мерзавца, я ухватился за лошадиный и, одновременно с рывком, дал Урагану шпоры. С помощью такого приема, позаимствованного у vaqueros, я у себя на гасиенде в Бахио валил с ног быков. Ну а сейчас лошадь грохнулась вместе с всадником, припечатав его к земле. Оставив троих кабальеро побежденными, униженными и чуть ли не воющими от мучительной боли, я поехал прочь с paseo, провожаемый взглядами пары дюжин всадников, чистокровных испанцев. Все они таращились на меня, но окликнуть и остановить не посмел ни один.

Когда я проезжал мимо кареты Изабеллы, моя возлюбленная смотрела на меня округлившимися от изумления глазами. Я отсалютовал ей еще раз.

Позже Лизарди встретился со мной в гостинице: мы подкрепились, выпили вина, и он рассказал, что говорят в городе о сегодняшнем происшествии на paseo. Задержался Хосе ненадолго и, как только насытился, отбыл под предлогом назначенной встречи, но на прощание предостерег:

– Не пройдет и недели, Хуан, как тебя убьют.

Ракель знала, что в центре внимания сегодняшнего собрания их литературного кружка будет скандал, устроенный Хуаном де Завала на paseo.

Кружок их именовался Литературным обществом сестры Хуаны. Спору нет, все его члены были завзятыми книгочеями и книги на своих встречах действительно обсуждали, но еще более горячие дискуссии развертывались по политическим и общественным вопросам, причем преимущественно по таким, которые входили в запретный список вице-короля и кардинала. Все члены общества были политическими единомышленниками, впитавшими дух Просвещения и находившимися под огромным влиянием великих революций во Франции и Северной Америке.

Некоторые клубы носили имена святых, но Ракель и ее близкая подруга Леона Викарио считали, что было бы лицемерием назвать в честь святого кружок, одной из главных задач которого будет обсуждение – и осуждение! – церковных гонений на свободную мысль. Так что в конце концов выбрали имя великой поэтессы, метиски по крови. Андрес Квинтана Роо, молодой юрист, не на шутку увлеченный Леоной (причем ему нравились в девушке не только красота и женственность, но и острый ум), считал подобное название насмешкой над церковью.

– Именно из-за нападок церковников сестра Хуана вынуждена была кровью написать отречение от интеллектуальной жизни, – заметил он.

Сегодня на заседании присутствовали одиннадцать членов сообщества, включая самопровозглашенного Мексиканского Мыслителя. Как рассказывала Хуану Ракель, на таких собраниях по большей части обсуждались общие политические проблемы, причем тон задавал Лизарди. Но в тот вечер разговор шел больше о конкретной личности.

– Сегодня во всех домах столицы только и толкуют, что о Хуане де Завала, – сказал Андрес Квинтана Роо.

Никто из присутствующих не знал, что Ракель была когда-то обручена с этим человеком, даже Лизарди. Хуан предупредил девушку, что не говорил памфлетисту об их знакомстве.

– Гачупинос просто вне себя, – отозвалась Леона. – Junta в Кадисе признала за колонией право на полноценное политическое представительство, но вице-король и его прихвостни намеренно проигнорировали декрет, не желая, чтобы уроженцы колонии сравнялись с ними в правах. И в такой ситуации появление этого авантюриста Хуана де Завала лишь добавило масла в огонь. Мало того что пеон стал героем Испании, так он еще и унизил трех кабальеро, набросившихся на него на paseo. Уж поверьте мне, гачупинос не позволят – они просто не могут этого допустить, – чтобы подобная дерзость осталась безнаказанной.

– Гачупинос боятся, что пример Хуана де Завала, потребовавшего равенства и места за их столом, может воодушевить и взбудоражить пеонов по всей колонии, – сказал Лизарди.

– Он нанес оскорбление четверым кабальеро, – продолжала Леона. – Помимо унижения тех троих на променаде он приблизился к жене маркиза дель Мира, что для ее супруга особенно возмутительно, поскольку всем известно, что Изабелла поощряла ухаживания Хуана, когда они оба жили в Гуанахуато. Будь Завала испанцем, это стало бы поводом для дуэли.