Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

– Я также выпустил памфлет, в котором назвал наше вице-королевское правление худшим в обеих Америках, ибо нигде больше нет таких взяточников и не творится столько беззаконий, как у нас. А вице-короля я так и вовсе заклеймил как проклятое чудовище, которое за все это в ответе.

Я перекрестился.

– Хосе, уж не сошел ли ты с ума? Удивляюсь: как это тебя до сих пор не повесили? Не сожгли на костре? Не утопили и не четвертовали?

– С тех пор как Наполеон вторгся в Испанию, – пояснил мой amigo, – власти слишком заняты защитой собственных промыслов и доходов. Кроме того, junta в Кадисе провозгласила свободу печати, хотя наш вице-король этого декрета, разумеется, не подтвердил. Ну и потом, они ведь считают меня сумасшедшим. Правда, время от времени все-таки арестовывают и держат взаперти, пока кто-нибудь из друзей не выкупит.

Мне показалось, что со времени нашей последней встречи сеньор Книжный Червь не изменился – он был все так же мертвенно-бледен, словно жил в пещере и носу не казал на солнце, да и неаккуратностью своей походил на lépero. Например, создавалось впечатление, будто плащ свой Лизарди, помимо его прямого назначения, также использовал днем вместо скатерти, а по ночам вместо одеяла. Несмотря на все его громкие заявления, я не сомневался: стоит только альгвазилам хорошенько поднажать – и он донесет на всех и каждого. При этом следует отдать Лизарди должное: он обладал своего рода смелостью, и немалой, однако то была смелость мысли, пера, а не меча, и она не мешала ему жертвовать другими ради спасения собственной шкуры.

Обретя свежего слушателя, Лизарди вовсю похвалялся своими язвительными памфлетами, в которых он ратовал за предоставление креолам равных прав с гачупинос, обвинял Испанию в том, что она беззастенчиво грабит колонии, не давая ничего взамен, и, сдирая с представителей низших классов по семь шкур, превращает их в воров, нищих, пьяниц и попрошаек.

Я терпеливо выслушивал всю эту похвальбу и диатрибы, надеясь задать Хосе вопрос о том, что более всего меня волновало. Наконец я улучил момент и поинтересовался, что ему известно об Изабелле. И получил ответ:

– Типичная светская дама, у которой слишком много платьев и драгоценностей и слишком мало мозгов. Ее муж, маркиз дель Мира, очень богат, хотя я слышал, что в последнее время у него возникли финансовые затруднения: он вложил средства в рудник, который затопило. Грунтовые воды – это сущее проклятие, согласен? Сколько состояний было смыто водой! Ну и как все женщины своего класса, в равной степени безнравственные и безмозглые, сеньора маркиза склонна к любовным похождениям. В последнее время судачат о ее романе с...

Тут Лизарди заметил выражение моего лица и осекся.

– Конечно, – пробормотал он, отводя взгляд, – все это лишь безосновательные слухи.

– А вот интересно, – спросил я, – что ты еще слышал обо мне, amigo? Кроме того, что я победил французского императора?

– О тебе? – Он обескураженно заморгал, а затем заявил: – Они тебя боятся!

– Кто они?

– Гачупинос. Сначала ты унизил их в Гуанахуато, а теперь еще и вернулся обратно, будучи единственным во всей колонии героем войны против Франции.

Лизарди покачал головой.

– Тут у нас ходили толки...

– О чем? Что меня убьют?

– Да. Люди судачили, будто Гарсиа, лучший дуэлянт Новой Испании, хотел послать тебе вызов, но вице-король запретил ему даже думать об этом.

– Неужели вице-король заступился за меня?

– Нет. Его нимало не огорчит, если Гарсиа убьет тебя, но вдруг ты сам прикончишь на дуэли противника? Это обернется против гачупинос в целом, став лишним доказательством того, что пеон способен превзойти испанца. Вице-король запретил посылать тебе вызов и даже попытался было воспрепятствовать распространению известий о твоих подвигах и их признании в Кадисе, но это ему оказалось не под силу. Слишком многие видели документ, да и новости разошлись слишком быстро, хотя, конечно, только среди образованной части населения. Ты скоро убедишься в том, что мало кто из представителей твоего класса слышал о подвигах Хуана де Завала. Нет, ходят, конечно, россказни о знаменитом bandido...

– И о его amigo, – вставил я.

Лизарди испуганно оглянулся.

– Я получил прощение за свои политические прегрешения, но вовсе не хочу напоминать властям о каких-либо других опрометчивых деяниях.

Он прочистил горло и продолжил:

– Ты должен понять, Хуан, что тебе не следует дразнить гачупинос. Самое лучшее для тебя сейчас – это забиться в какое-нибудь тихое местечко. Здесь тебе делать нечего, это их город, а не твой, да и в Гуанахуато возвращаться резона нет, вряд ли тебе там обрадуются. Может, имеет смысл податься в Долорес, в приход падре Идальго? Он известен своей снисходительностью к простонародью.

– Сеньор Мексиканский Мыслитель, меня всегда удивляла твоя способность разумно судить о мировых проблемах, но при этом, едва лишь речь зайдет о самых заурядных повседневных вопросах, молоть несусветную чушь, демонстрируя полнейшую глупость. Так вот, учти на будущее – вздумаешь еще раз назвать меня пеоном, простолюдином или кем-то подобным, я тебе яйца отрежу. А теперь расскажи мне, как нынче обстоят дела в Новой Испании, что думают ее жители, и все такое прочее.

– Вся колония просто бурлит неудовлетворенными политическими амбициями креолов, – с пафосом провозгласил сочинитель памфлетов. – Негодование против гачупинос особенно усилилось после французского вторжения в Испанию. Военные налоги выпили из колонии всю кровь. Junta даровала креолам политические права, но вице-король не дает ходу этому постановлению и вообще всячески ставит нам палки в колеса. Эти надутые гачупинос по-прежнему относятся к креолам как к невежественным и неразумным детям.

Лично я за свою жизнь столько всего натерпелся и от тех и от других, что сочувствовать Лизарди никак не мог. По моему разумению, креолы вполне заслужили подобное к себе отношение, ибо права есть только у тех, кто способен их отстоять.

И еще меня возмущало, что все призывы сеньора Книжного Червя к свободе, равенству и братству, как обычно, касались только креолов.

Поскольку владельцы городских трактиров использовали их в первую очередь как питейные заведения и дома свиданий, а вовсе не как гостиницы, я рассудил, что настоящему кабальеро не к лицу останавливаться в таком месте. Пришлось привлечь Лизарди, ориентировавшегося в Мехико куда лучше меня, к поискам подходящего жилья.

Я знал, что пеон, даже если у него достаточно средств, неизбежно столкнется с трудностями, желая поселиться в респектабельном районе, а потому, приглядев подходящий дом, предложил Лизарди, за вознаграждение, снять особняк на свое имя. Как только Хосе понял, что мое пребывание в столице приносит ему сплошную выгоду, все его возражения разом смолкли. Подыскав себе дом, я также отправил гонца в ту местность, где в свое время отпустил Урагана, пообещав щедро наградить его, если он сумеет разыскать жеребца. Найти его не составило труда, ибо лошадей такой стати в тех краях почти не было, и очень скоро я выкупил своего скакуна обратно.