Ночной паром в Танжер - Кевин Барри

⁂

Он охренеть как любил ее руки. В узкой кровати в коттедже они шептались и бурились ко дну ночи, а потом лежали на дне, ошалелые и счастливые.

Снова ведем себя как свиньи, говорила она.

⁂

Еще ему нравилось, что их дом высоко. Издалека видно, кто приближается к ним по дороге. То, что там не было телефона, тоже идеально. Матери он звонил из паба в Маам-Кросс и говорил, что они в Барселоне.

Кажись, у вас там оживленно, отвечала она.

Устроенная через Кариму поставка принесла ему сто семь тысяч ирландских фунтов. Равная доля отошла Чарли Редмонду. Синтия звонила из паба в Маам-Кросс отцу, говорила, что они в Лондоне и ненадолго собираются в Индию.

Мне кажется, тебе стоит позвать к телефону Мориса, сказал отец, и она повесила трубку.

Из паба в Маам-Кросс Морис звонил и Чарли, который рассказал, что погода на юге изменчивая. Пока лучше не высовываться.

Морис страдал от ночной потливости, ускоренного сердцебиения, припадков бреда. Она склонялась над ним в кровати, успокаивала, говорила, что любит его. Он рассказал ей, что однажды, еще в молодости, его отцу в Берхэвене стало так плохо, что его пришлось привязать к кровати.

Это просто страх, говорила она.

Страх превратиться в наших родителей, говорила она, вот из-за чего мы превращаемся в наших долбаных родителей.

Она не ошибалась: это разум формирует тело.

⁂

А потом на какое-то время они поддались безмолвию местности. И в будущем всегда станут называть это лучшим временем в их жизни. Когда у нас была гора и когда у нас была вода.

Пусть это будет сонное время, сказала она и медленно повернулась к нему белой ляжкой.

Она говорила, что деньги нельзя оставлять просто деньгами. Деньги должны работать. По вечерам оба учились водить – пока дневные часы сопротивлялись наступающей тьме.

Зажигание, сцепление, тормоз, говорил он.

Я же не совсем дура, говорила она.

Канавы в вечернем свете пели – птицы. Она ехала на тридцати километрах в час по проселку у Маам-Кросс. Из канав вспархивали пташки.

Слышал кукушку?

Ты за дорогой следи, Син. А то в поле уедем.

За рулем она была прекрасна – на лбу корчились черви концентрации. Она говорила, что самое важное – держаться как можно дальше от Чарли Редмонда.

⁂

По средам он завозил арендную плату Макганну в Клифден. Макганн был как из какой-то старинной истории – сельский аукционист с рыльцем в шерри. Вечно озадачивал жильца вопросами.

На острове все спокойно, Морис? На озере?

Тишь да гладь, мистер Макганн.

Ты вот что, ты за островом приглядывай. Он еще может преподнести тебе сюрприз. Однажды ночью.

С этим странным стариком они говорили о дожде и море, промысловых судах, тощих почвах в округе. Говорили о домах и цене на землю.

Самое время покупать, говорил Макганн.

Мне? Дома?

А что тебе еще делать с деньгами?

⁂

Когда бы Морис ни бросал взгляд на озеро, он знал, что на острове закопаны тела. Может, не в ближайшем прошлом. На «фиесте» же они смелели быстрыми темпами. По ночам в постели она заговорила о городах, жизни, людях. Они были слишком молоды для долины Маам. Идиллия подходила к концу, и, когда наступил май, он купил коттедж у Джона Джеймса Макганна за сорок тысяч фунтов. К концу месяца они сдали коттедж на все лето и переехали в Барселону.

⁂

Трахались они неистово. Она плевалась, кусалась и ругалась. Он нес какую-то гребанутую херню. Полоса синего-синего неба в прогале между шторами; его рука между ее ног. Пики и хлюпы, нежные глотки друг от друга, и нам целый день нечего делать, Синтия, да ничего делать и не надо.

⁂

Днем они гуляли по Барри-Готик. На древних узких улицах горбились горгульи, шептались фонтаны. Они примеряли одежду в стильных бутиках. Слушали хаус на кассетах из Корка и The Pixies – но только три первых лонг-плея. Поставку, которая вышла из Сеуты, приняли в ясную ночь в Айрис на побережье полуострова Беара, что принесло еще восемьдесят тысяч фунтов. Синтия спрашивала, можно ли лишить Чарли доли.

В дождливый день в конце пассажа на улице Портаферрисса они набили себе татуировки – каждый сделал маленькое число 13 над левой грудью.

⁂

За цинковой стойкой бара, известного своими анчоусами, на Пласа-де-ла-Вилья-де-Грасия, в районе Грасия, Морис больше часа тихо говорил за маленькими стаканами пива «Эстрелла Дамм», пытаясь успокоить нервы Чарли Редмонда, который два дня назад в Дептфорде убил человека.

Проблемы меня сами находят, говорил Чарли, и шальная слеза скатилась по его сентиментальной щеке. Я их не ищу, Морис. Они сами стучатся в дверь. Проблемы. С жирной наглой рожей.

Здесь с тобой пока что все будет в порядке.

В порядке? Это ты, блин, не видел, что я оставил на полу в туалете на Барфлер-лейн.

Плечи Чарли нахохлились от несправедливости. Синтия не хотела, чтобы он приближался к ним и на тысячу миль.

Можем пристроить тебя в Малаге, сказал Морис.

Уже меня гонишь?

Снаружи на площади сидел мальчишка-оборванец с флейтой и старым псом на поводке, и, пока мальчишка фальшиво играл на флейте и что-то напевал своему старому больному псу, пока поднимались к небу ломаные ноты, Морис поднялся из себя и увидел всю сцену сверху: площадь перенимала темные оттенки вечера – тихие и бархатные тона, – и по ней быстро шла Синтия.

Она вошла в кафе – и он снова оказался в своем теле. Она обняла Чарли и поцеловала в щеку. Сделала через его плечо Морису страшные глаза – сплавь его отсюда нахрен. Но безопаснее было держать Чарли Реда поблизости.

⁂

В неторопливые вечерние часы улицы Грасии почти опустели. Он позвонил матери из таксофона на площади.

Тебя кто-то искал, Мосс, сказала она. Причем самый мутный молодчик из всех, кто только напяливал костюм.

Костюм?

При полном параде, сказала она. Пришел весь такой.

Он понял, что мать знает все.

Я ничего не сказала, Морис. Стояла и разыгрывала дуру. А наш субчик – он только глянул на меня, с улыбочкой такой, да говорит… «Он все еще в Испании, миссис?»

Синтия сказала: когда мы отсюда уедем, то купим бар. Будем получать процент.

На следующий день он внес первый взнос за бар в Эшампле. Они знали, что город поднимется. Гуляли по нему по вечерам. Держались подальше от Барри-Хинес, потому что там из каждого подъезда пел героин. Наняли мазохистку из Сиджеса по имени Лаура, чтобы занималась баром по вечерам. Она привлекала клиентуру – других мазохистов, и скоро барыши удвоились.