Ночной паром в Танжер - Кевин Барри

Сколько там было сестер Сунь?

Сунь хуй в чай, Мосс.

Старые шутки – самые лучшие. Их же было пять?

Да будто я считал, Морис. Как же они ходили всей кучей по Баррак-стрит – девчонки Сунь, одна роскошней другой.

Там была Тина?

И там была Дебс.

Дебс – это старшая? Еще то ли три, то ли четыре. Вот кого надо благодарить за многие наши сны в те дни, а, Чарли?

За наши горячие и потные сны.

А знаешь, что хуже всего, если вспомнить?

Что же?

Рисковые. Которые согласились бы, но ты так и не подошел. Побоялся.

Все мы о чем-то сожалеем, Морис. Когда становимся джентльменами в возрасте.

Чарли, может, ты еще узнаешь любовь.

Может, да. Та миленькая медсестра ухогорлоноса из Клонмела. Прямо скажем, она охренеет от восторга, когда я вернусь.

Все проходит так быстро – мгновения кишат, ночи переходят в ночи, гроза уже прямо над головой, и вот на порт Альхесираса обрушивается ливень.

Они вместе поднимают глаза на высокие окна.

Ливень сильный и налетает грозовыми шквалами, и теперь им некуда податься, кроме как на улицы портового города.

Они вдвоем идут через терминал. Чарли несет сумку «Адидас» и от души подволакивает ногу. Они выходят в теплый ночной воздух и под натиск горячего дождя. Морис прищуривает здоровый глаз и прикидывает, насколько силен ливень. Они идут по подветренной стороне здания, чтобы не промокнуть мгновенно.

Это у нас один из главных талантов, Морис. У нас как у людей.

Какой же, Чарли?

Идти поближе к зданиям, чтобы не промокнуть.

В этом мы мировые рекордсмены, мистер Редмонд.

Эта врожденная грусть есть у всех старых портов. Когда мы ходим по воде, дух может воспрять. Дороги и узкие холмистые улицы уже скользкие от дождя. Цвета светофоров размываются и плывут. Ирландцы прячутся под навесом билетного агентства перед портом. Тряпки поблекших плакатов – пропавшие без вести. Паромы в Сеуту и паромы в Танжер. Ирландцы уставились в дождь над Гибралтаром.

Я бы никогда не смог стать для нее тем, кем был ты, Морис.

Чарли?

Меня бы никогда не рассматривали всерьез и надолго, понимаешь?

Не надо об этом.

Эх, да вообще-то как бы надо.

А я не хочу, Чарли.

Они смотрят в разные стороны. Над штабелями контейнеров расплываются прожекторы. Из-за них хмуро нависает старый, темный, угловатый город – он уже вымер на ночь. Морис Хирн считает разы, годы, когда он здесь был проездом. Память взбрыкивает, и как из ниоткуда в нее впархивает Карима. Ее глаза, которые горели жизнью и ждали его в ночи, пока он не проснулся, и тогда он повернулся и уложил ее в кровать, шептал заговоры в ее чресла.

Как тут остаться в своем уме, Морис.

Да никак, Чарли.

То бишь сейчас такая ночь, которая прям испытывает на прочность.

Чарли Редмонд зло зыркает на небо. Небу есть что порассказать. Дождь мечется и скулит, и Чарли с угрюмым выражением пытается его прочесть. Чарли влюбился в Синтию с первой же встречи. Когда она метнула в него свою улыбку, он был на седьмом небе.

Ебать-колотить. Почти тридцать лет назад.

Чо-чо, Чарли?

Через плечо.

Прошлое – оно нестабильное, подвижное. Оно ворочается и переделывается. Там, позади, все может перевернуться и измениться. Впервые Морис заговорил с Синтией воскресным вечером на Баррак-стрит. Тогда в воздухе разлилась великая неподвижность – церковные колокола ее не пронзали, а обрамляли. Он перешел улицу, чтобы обогнать Синтию. Обернулся и улыбнулся, а она – нет.

Не умею я улыбаться, сказал он. Да, Синтия?

Она признала, что да. Ошибкой было в принципе отвечать.

Какая-то ты серьезная для воскресенья, сказал Морис.

Он не отставал от нее по дороге вниз по холму. Спросил, не хочет ли она выпить в баре «Овал». Она сказала, что ей надо домой.

Но мы же прям вылитая пара, сказал он.

Он дошел с ней до самой автобусной остановки, прислонился к стене и шутил без усилий.

Ты мне обязательно скажи, если вдруг начну тебе надоедать, сказал он.

Он знал, что прогресс налицо. Суровые белые чайки ходили над рекой, как пограничники. Она ничего не ответила, но он уже видел, что она спрашивает себя: каково им будет поцеловаться.

По-моему, будет классно, сказал он.

И она впервые улыбнулась.

Блин, как ты это сделал? спросила она.

А он ее просто поцеловал.

В Альхесирасе дождь льет так, словно хочет смыть наши ничтожные грешки. Канавы переливаются, крыши обтекают.

Неужто конца-краю этому не будет, Морис?

Это главная прискорбная новость, Чарли. Похоже, до конца нам еще далековато.

И опять куда-то тащиться, блин.

Как прокаженным. И чтоб все слышали наши колокольчики.

В Альхесирасе опять ночь. В свете гавани падает дождь, но теперь уже как-то робко. Чарли Редмонд прислоняется к стене под навесом билетной кассы. Кутается в узел своих тонких плеч. Перспектива очередного ноября чувствуется гадким привкусом на нёбе.

Морис Хирн выходит из своего сдержанного напряжения, расслабляется, высовывает голову из-под навеса и бросает пустой взгляд на ночное небо над портом и штабелями, и да, проясняется, и звезды – все те же старые добрые звезды, и он оглядывается на приятеля с какой-то надеждой в глазах:

Кажись, кончается, говорит он.