Первые строки - Д. Здвижков

нем голубели «анютины глазки», летом пестрила гвоздика, осенью никли махровые астры. Могила лежала безымянной: не было на ней ни имени, ни фамилии, ни эпитафии — ничего, кроме маленькой звездочки.

Я познакомился с лесником год назад: ловил рыбу на одном из озер. Со временем наше знакомство окрепло, мы стали друзьями. Домик Ивана Андреевича я навещал часто: у охотников и рыболовов всегда сезон, кроме того, была к старику и привязанность. По вечерам, когда я приезжал под воскресный день, мы пели, начиная обычно с любимой песни деда «Один паренек был калужский», вспоминали старое. О могиле я спросил сразу, как только позволили наши отношения. Иван Андреевич охотно рассказал все, что видел и знал, а чего не мог сообщить, дорисовал я.

…Невдалеке от озера, среди могучего бора, есть лысый участок, занявший немалую площадь. Это место выстриг пожар, разбушевавшийся перед самой войной. Сейчас старые раны старательно затягивала мужающая поросль, а что было ей не под силу, закрывали или высокая стена разнотравья или снежная целина.

На карте лесника гарь тянулась широким клином и именовалась двояко: одно название прежнее — «Бесштанка», другое — «Пятьдесят четыре». Последнее наименование и безвестная могила были связаны. Пятьдесят четыре — это был номер воинской части.

Пятьдесят четвертый стрелковый полк война обожгла в первые дни. Полк стоял в одном переходе от границы. По тревоге был поднят, на ночном марше скомкан, с ходу брошен на автоматный огонь, залег, пошел было в атаку, как учили, крикнул «ура», да захлебнулся — не выручил штык-молодец. Дальше шли и бежали, гибли в неравных боях, тонули на переправах. Дрались как могли и умели. Пехоту били — не стояли немцы в рукопашной, самолеты встречали винтовочным огнем, ходили и на танки, рванув на груди рубаху. Пока подучились воевать, остался позади Смоленск. За Смоленском потяжелело вовсе. Немцы маячили спереди, с флангов, сзади, висели над головой. Пришлось уступить дорогу.

Двигались лесными массивами, урочищами в ненастье, изнуренные голодом и лишениями. Командира полка несли — тяжелое ранение приковало к носилкам. Плох был полковник, но команду не сдавал, тянул до конца. Дело вел умело. Многолетний опыт, здравый смысл помогали ориентироваться в трудной боевой обстановке. Дисциплина жила, тактику перестраивали на ходу. И полк шел, хотя и подстреленной птицей, но шел к своим, на восток. Состав менялся — длинен и кровав выпал путь, — но доблесть ветеранов оставалась с полком. Те, кто вставал под знамя, видели в пробитом полотнище боевую славу павших товарищей, несли ее, множили своим подвигом, смертью своей завещали.

А дорога тянулась к Москве. Сколько прошли — знали, сколько же идти — не хотели знать. Велика Россия, но сердце — не ноги. Чем дальше заходили в глубь отечества, тем злее огрызалось оружие, тем чаще оставались у пулеметов. Заговорили о партизанском лагере. Но раненый полковник вел полк через болота и завалы спешно, форсированным маршем — вел полк на восток. Он знал, что значит разрозненные силы.

Однако полк не иголка, а взорванные склады и штабы, пожарища уничтоженных гарнизонов и разметанные колонны машин не легкий эпизод. След тянулся слишком далеко и заметно. В лесах Смоленщины за полком увязался крупный немецкий отряд. До этого тоже увязывались и преследовали, иногда не мало, на десятки километров, но преследовали по ходу, в азарте. Этот же шел гончей, по пятам, и был, по-видимому, не случайным. Первый раз схватились под вечер. Бой прошел быстро. Силы оказались неравными. Под покровом ночи полк вывернулся из боя и втянулся в лес.

Два дня двигались спокойно. На третий день разведка принесла недобрую весть: противник обнаружен с флангов и идет параллельно направлению полка. Совещание собралось тотчас же. Разместились под елью — мелкий ненастный дождь лил с ночи. Полковник полулежал, прислонившись к смолистому стволу и кутался в потертую бурку. Рана ныла. Исхудавшее, в ссадинах лицо не выражало страдания. Обтянутое желтой, просвечивающей кожей, точно пергаментом, оно было неподвижно, как маска. Жили большие глаза, пристально смотревшие из-под опухших век. Трудно сказать, что выражал тот взгляд. В нем были горечь, тоска, боль, жалость, злость. Взгляд обреченных всегда многое выражает. Осматривая собравшихся, полковник поворачивал голову. Вокруг с неповторимым спокойствием, какое бывает у людей, осознавших свою непоправимую вину, сидели командиры батальонов, рот и взводные. Сидели безмолвные, изваяниями, угрюмо смотря прямо перед собой. В глазах стояла истекающая кровью Родина.

Командный состав пестрил эмблемами. Батальон вели два танкиста и артиллерист. Командиры рот и взводные представляли без малого все рода войск, не командовали лишь интенданты да начхимы. Полковник еще раз посмотрел на склоненные головы, пожевал губами. Громкие, зажигающие речи не терпел, сообщать обстановку — не имело смысла: все было на виду. Он отмерил всего несколько слов:

— Нас куда-то ведут… Высказывайтесь!

Все долго молчали, думали, прислушиваясь к шуму дождя. Первый заговорил командир второго батальона майор-танкист.

— Есть одна неясность… — сказал он. — Куда нас могут вести?.. На открытое место?.. Но где его взять? Вокруг не меньше чем на пятьдесят километров лес. Правда, здесь есть озера, где лес отступает. Но, как показывает карта, в направлении, которым идет полк, тянется сплошной многолетний хвойный массив. Серия озер остается в стороне. Нас не заворачивают и не тревожат. Можно подумать, мы идем как раз в нужном им направлении. Вот это странно.

— А может быть, нас просто преследуют, чтобы не потерять из виду? — спросил кто-то.

— Черт их знает… но преследуют обычно сзади… да, наконец, преследуют или ведут, в этом не трудно убедиться, стоит лишь попробовать изменить курс — Майор замолчал. Бровь изломом забралась на лоб. — Прежде чем двигаться дальше, я предлагаю организовать тщательную разведку местности, особенно впереди и провести несколько прощупывающих боев. У меня все.

Полковник слушал с закрытыми глазами.

— Есть другие соображения? — спросил он после продолжительной паузы.

Других соображений не последовало. Все согласились с мнением командира второго батальона. Ждали, что скажет командир полка. Он заговорил не сразу. На вопрос майора отвечать было нечего. Поведение противника оставалось загадкой. Все логические варианты пока что опрокидывались. Предположения, разумеется, были, но они продолжали оставаться предположениями. Полковник, сделав гримасу, судорожно глотнул. Выпуклый острый кадык сбегал вверх и вниз.

— Командир второго батальона прав. После соответствующих данных будем судить о замысле противника. Сейчас необходимо решить вопрос о дальнейшем пути полка. На северо-востоке раскинулись труднопроходимые болота. Тайные тропы покажут местные жители. Есть смысл идти туда, чтобы оторваться от противника… Теперь же пора подумать и рассудить о моем преемнике. Я долго не протяну.

Было решено начать разведывательные бои, вперед выслать крепкую разведку и, если не изменится обстановка, сделать крен к болотам. С выходом